Так мстил? Или нет?
Андрей ответил:
- Если скажу 'нет' - совру, скажу 'да' - совру наполовину.
- Угрозы идут или от твоих ублюдков-костоломов, или от их знакомцев из какой-нибудь мафии. Кстати - провокации, как бумажные цветы на похоронах. Дешевы. Все - на провокациях.
Андрей напомнил, нахмуренный:
- Ты хорошо понимаешь, зачем мне нужен пистолет. Быть защищенным.
Спирин посмотрел в упор скучными глазами:
- Старик, за тобой они будут охотиться, выбирать ситуацию. Но пистолет хорош в руках того, кто быстрее сумеет выстрелить - хмыряк или ты. Иначе не пистолет, а болванка, железка. Лучше носить за пазухой водопроводную трубу. Вот смотри! Три-четыре секунды на выхват!
И он молниеносно раздернул полы своего незастегнутого модного пиджака, выхватил из скрипнувшей под мышкой кобуры пистолет, подкинул его, заставив перевернуться в воздухе, и вновь цепко поймал, как это делали герои ковбойских боевиков. Сказал:
- Куда можно лупануть в твоей комнате? Хочешь, собью с люстры сосульку? Где у тебя что-нибудь недорогое? Выстрела не будет слышно. Сталинский дом, стены метровые. Для страховки навинчу глушитель. Увидишь, как это делается. Попробовать?
- Что ж, - разрешил Андрей, подхваченный остро-щекочущим риском при виде оружия, словно влитого в руку Спирина. - Но одно условие. Разобьешь люстру - купишь новую.
- Обещаю.
Спирин натренированными пальцами навинтил глушитель, краем глаза подмигнул Андрею и вскинул руку. Раздался несильный щелчок, как от выстрела воздушного ружья. Хрустальная висюлька на обводе люстры веерообразно брызнула искорками, осколки с тонким звоном посыпались на пол. Не ожидавший такой безукоризненной меткости, Андрей сказал:
- фантастика. Не снайперы ли тебя учили?
- Вот таким образом, - проговорил Спирин. - Еще одну для ровного счета?
- Хватит. Я не миллионер. Дай-ка посмотреть игрушку.
- Прошу, пан. - Спирин протянул пистолет, снисходительно ободряя. Попробуй. А вдруг получится. В следующую сосульку справа. Только без моего ковбойского щегольства. Прицелься. Нажимай спусковой крючок плавно, не дергай. Хоп?
Андрей взял пистолет с добротной рубчатой рукояткой, нагретый большой ладонью Спирина; пистолет, удлиненный трубкой глушителя, не был похож на 'вальтер' угловатой массивностью, и Андрей заметил с усмешкой:
- Почему-то эта штука мне кое-что напоминает.
- Кого или что?
- Одну сволочь в той милиции.
- Назови фамилию.
- Лейтенант Кустенко. Садист чистой воды.
- Почти все сволочи носят с девяносто второго года пистолеты преспокойно, - ответил Спирин. - В том числе и я. Не впадай в воспоминания. Сейчас - излишне. Целься и стреляй.
Андрей прицелился в синевато отблескивающую гранями висюльку правее той, которую срезал пулей Спирин, и, плавно нажимая на спуск, выстрелил. Висюлька все так же висела неподвижно. Морщась, Андрей выстрелил второй раз. В люстре ничего не изменилось. Спирин с оттенком досады скомандовал:
- Хватит. Давай сюда пистолет. - И наставительно прибавил: - С такой обороной тебя укокошат при первой возможности. Набивать руку и глаз надо. Где-нибудь за городом. Купить пистолет я тебе помогу. Каин проблем. Лужники, Тишинка, Черемушкинский рынок. Везде есть. Но торговцев надо чуять. Облапошат - не успеешь крикнуть 'мама'.
- Покупать не надо. Я сам куплю.
- Сам?
- Сам. Возьми свою игрушку. Ты можешь мне помочь приобрести разрешение на оружие? По-моему, ты связан с этим...
Спирин раздумчиво подержал в руке пистолет, отвинтил глушитель, откинул полу своего модного пиджака и вложил пистолет в кобуру:
- Андрю-юша-а, на кой тебе хрен разрешение? Разрешение дает милиция. Зачем засвечиваться? Тем более твое журналистское имя для ментов - красная тряпка. Приобретешь 'пушку' - дай глянуть мне. Кое-что я в огнестрельном хозяйстве смыслю. Кобуру подарю, это добро есть. А совет вот какой: пиджак, естественно, должен быть пошире, днем оружие не носи, только вечером и ночью, когда один. В особых обстоятельствах пистолет может не помешать придает уверенность и наглость! Не обижайся, до мастерства киллера тебе далеко. Ну а по сути, что с тобой творится? Где твой любимый Кант, отцы святые? Кант! - махнул он рукой. - Куда сунуть категорический императив: надо мною звездное небо, а в груди моей нравственный закон? Эрго: давно миновал этот нравственный закон? Или - как? Не представляю: ты и оружие? Нонсенс! Куда ушло романтическое время нашей молодости, Андрюша? Императив-то был и твой, и мой,а?
- Оставь Канта в покое, - сказал Андрей. - Ты никогда не был силен в философии. Но память на цитаты у тебя гениальная. Нравственные законы, Тимур, будут, черт возьми, до конца мира. Всегда. До Страшного суда. До исчезновения человечества, если хочешь услышать громкие слова.
- В головку лезет другое, Андрюша, - возразил Спирин не в меру благодушно, разлил коньяк и стал ласкать пальцами горлышко бутылки. - Жить приходится по новой формуле, хочешь или не хочешь. Знаешь, какая формула? Жизнь - тюрьма, а мы все свободные заключенные в одной камере, и все приговорены к высшей мере. Или: я люблю Россию, но Россия не любит меня. То есть мы обречены на казнь. И палач, знаешь, кто? Наш сосед по дому, случайный прохожий, киллер - бухой сопливый пацан или идиот, которому нужно испробовать острие ножа. Или ты его, или он тебя. Как это говорилось при социализме - человек человеку друг и брат. Хреновина! Человек человеку волк, нож в спину или пуля. Такова новая жизнь, Андрей. Высоколобый... разумный Кант не знал, что такое дикий капитализм после термидора в России. Все его поднебесные теории, все душепоклонство превратились в пыль. И не только у нас. На всем шарике.
- Что-то мне не хочется спорить сейчас, хотя ты наговорил 'монблан' чепухи, - сказал Андрей и потер висок. - Голова не проходит. И все-таки, Тимур, без кантовского императива все превращается в слякоть, в дерьмо!
- Тогда дернем, чтобы не стать слякотью и дерьмом! Мне коньячок помогает, как глубокий массаж. Как обещающий взгляд игривой женщинки. Как спасательный круг, когда в дерьме по ноздри...
- Ты - оптимист.
- О, вне всякого сомнения! Твое здоровье! - воскликнул Спирин и с видимым вожделением выпил коньяк. - О, разумеется, я эпикуреец, я оптимист! Я гедонист! И еще Бог знает кто! Утром встаю в состоянии, которое определяется так: 'черт знает что!' Вечером оно переходит в другое состояние: 'черт знает, что такое!' Считай меня пессимистом с качеством надежды. Согласен? Спросишь - надежды на что? На то, что кто-нибудь когда-нибудь ухлопает меня безболезненно! И не изуродует... И не вырвет щипцами глаза...
И он вдруг зажмурился, выдавливая влагу на веках, страшно оскалил плотные зубы и, перекосив лицо, выговорил с выхрипами, с кашлем:
- Вчера. Хоронили... Хорошего парня. Ему мстили и убили ночью дома... Одного... в постели. Ему так зверски искромсали, изуродовали лицо, что в гробу лежал забинтованный, как мумия, - смотреть было невозможно. Ножами просто перекроили лицо. А был рыцарь без страха и упрека. Старший лейтенант. Поэтому хоп и хоп... - Он, видимо, старался вернуть себе обычную уверенность, но попытка вышла почти мученической. - Поэтому, Андрюша, полгода назад ушла от меня жена с дочерью, маленькой Наташей... А я, как пень, остался один. Брошенный герой с пистолетом под мышкой. Вот и тянусь к тебе, потому что ты еще наполовину идеалист... и - ха-ха - не забыл Канта. Смешновато?
- Очень. Умираю от смеха, - сказал Андрей, не зная, что ответить Спирину, неразрушимому и слабому сейчас в этих, должно быть, пьяных слезах.
Спирин смахнул под веками крупные капли, жестковато сказал:
