Урядики разошлись, а Мишка подошел к Дударику и Глебу. Дударик уже закончил перевязку и теперь пытался помочь Глебу встать на ноги, но сил у мальца не хватало. Мишка закинул руку раненого себе за шею, поддел плечом подмышку и помог дотащить Глеба до крыльца хозяйского дома.
— Дударик, что с ним?
— Стрела вскользь по скуле прошла, почти до кости рассекло.
Глеб что-то невнятно пробормотал и попытался сплюнуть, не вышло — кровавая слюна потекла по бороде.
— Я замотал, — продолжил Дударик — но там, наверно, зашивать надо, я сбегаю за Матвеем?
— Не надо, он сейчас сам подойдет, посиди пока с Глебом.
Глеб опять безуспешно попытался что-то сказать, было похоже, что кроме рассечения, он был еще и контужен.
Что-то еще беспокоило, какое-то воспоминание. Мишка повертел головой, оглядывая двор.
Так ничего и не вспомнив, Мишка поднялся на крыльцо и вошел в хозяйский дом. В сенях лежал с пробитой стрелой грудью новый смотрящий. Рядом валялся колчан, затейливо украшенный серебряными заклепкам, и сложный, чувствовалось, что очень мощный, лук — весьма недешевое оружие. Из сеней вовнутрь вели две двери — дом был просторным. Из-за одной двери доносился детский плач и женские голоса, Мишку передернуло от воспоминаний и он направился в другую горницу, откуда раздавались мужские стоны и ругательства.
Здесь все свидетельствовало о недавней жестокой рукопашной схватке: опрокинутая и поломанная мебель, брызги крови на полу и на стенах, отрубленная кисть руки, валявшаяся, чуть ли не посреди горницы. В противоположной от окна стене засели по самое оперение четыре самострельных болта. Выше, почти у самой потолочной балки, торчал еще один болт. По черному цвету Мишка опознал боеприпас Роськи — тот, разрываясь между христианским милосердием и воинским долгом, чернил свои болты в знак скорби по будущим «вынуждено убиенным».
На полу, прислонившись к стене сидел бледный до синевы хозяин хутора, его левая рука, простреленная Мишкой, была замотана пропитавшимися кровью тряпками. Рядом, в такой же позе и такой же бледный сидел один из десятников журавлевских «бойцов». У него пострадала не левая, а правая рука, и значительно сильнее, чем у хуторянина — кисти не было, а предплечье обмотано веревочным жгутом. Еще один десятник лежал связанный по рукам и ногам, не шевелясь и не издавая ни звука, видимо, был без сознания. Прямо над ним сидел на лавке с угрюмым выражением лица Анисим, время от времени оттягивая ворот, словно ему не хватало воздуха. Наискось через грудь по его кольчуге проходил след от клинка, не сумевшего рассечь кольца доспеха.
У дальней стены Немой и Алексей, стоя на коленях, делали что-то с лежащим на полу третьим десятником, он-то и ругался, вперемешку со стонами и криками.
— Все, все уже! — Алексей отстранился от лежащего стражника и принялся вытирать окровавленные руки о его же рубаху. — Только зря все, не ходить тебе больше на этой ноге, разрубленное колено не срастается.
— Крысы болотные! Боярин вас всех на колья пересажает! Корчиться будете…
Немой коротко, без замаха треснул стражника кулаком в ухо и тот умолк.
Алексей поднялся на ноги, развернулся и увидел Мишку.
— Михайла, давай-ка, вытаскивай этого, — Алексей указал на связанного стражника, — во двор и полейте его водой, чтоб в себя пришел.
— Я один не утащу.
— Отроков позови! — раздраженно посоветовал старший наставник. — Что, самому не сообразить?
— Отроки все заняты.
— Что значит заняты? Я приказываю!
— Здесь трое, а там тридцать! — Мишка понимал, что, мягко говоря «на грубость нарывается», но сдерживаться не мог и не хотел. — У меня убитые и раненые, есть тяжелый. Надо выставить дозоры, помочь раненым, убрать убитых, охранять пленных, запереть хуторян, чтоб не сбежали… Дальше перечислять?
Лицо Алексея перекосилось, он сделал шаг в сторону Мишки, но за его спиной тут же выросла фигура Немого. На Андрея Мишка мог смело рассчитывать — пальцем не даст тронуть внука своего благодетеля. Алексей, было видно, что с трудом, сдержался и спросил почти спокойным голосом:
— Сколько убитых?
— Четверо.
— А раненых?
— Трое, один тяжелый — Первак — ранение в голову. И еще наставник Глеб.
— А этих?
— Живы двое или трое, Дмитрий там разбирается. Глеба перевязали, сейчас к нему Матвей подойдет, как с остальными ранеными закончит.
— Хорошо. Давай так, Михайла: мы допрашиваем пленных, а ты наводишь порядок на хуторе и устраиваешь людей на ночлег. Раненых все равно ночью через болото не потащим. Илью вызывай сюда…
— Уже вызвал.
— Как ребят-то звали? — неожиданно прохрипел Анисим.
Мишку удивило желание бывшего десятника узнать имена практически незнакомых ему отроков, но он перечислил:
— Сильвестр, Питирим, Онуфрий и Антоний.
— Царствие Небесное. — Анисим перекрестился, вслед за ним обмахнулись крестами и остальные.
— Так вы христиане? — спросил вдруг слабым голосом хозяин хутора. — Значит колдуньи за болотом больше нет?
— А ее и не было, — быстро ответил Мишка, — врали вам, чтобы боялись в ту строну бежать.
— Тогда… — Хозяин хутора сглотнул, было видно, что ему совсем скверно. — Тогда пообещай, боярин, что в полон моих не уведешь и убивать не станешь. Я важное скажу.
— А ты и так все скажешь! — зловеще пообещал Алексей. — Жопой в костер посажу, соловьем запоешь.
— Именем воеводы Погорынского, боярина Кирилла, — громко произнес Мишка, глядя не на Алексея, а на Немого, — обещаю тебе и твоей семье жизнь и волю, если то, что ты скажешь, будет действительно важным.
Алексей зло оскалился, но, покосившись на Немого, смолчал, а Анисим прохрипел нечто невнятно- одобрительное.
— Поклянись, боярич, что не обманешь.
Мишка выпростал из-под одежды нательный крест и прижал его к губам.
— Клянусь спасением души.
— Слушай. У нас здесь есть христиане, тайно своему богу поклоняются. Завтра у них будет молитвенное собрание, а эти — хуторянин повел головой в сторону сидящего рядом безрукого десятника — прознали. Новому смотрящему перед боярином отличиться захотелось, вот он их здесь и собрал, чтобы завтра всех христиан похватать.
— Где это будет?
— Не знаю, но где-то недалеко. Вот он знает — хуторянин снова повел головой в сторону стражника с отрубленной рукой — и вот тот, связанный, тоже знает. Они здешние, а тот, которому вы ногу перерубили, вместе со смотрящим приехал. Ну, это важно для вас?
— Да, ты сейчас сколько-то православных христиан спас, это тебе зачтется и на этом свете, и на том.
