исторический, в Старгороде. Приняли на заочное. Учиться вот только некогда... - Осадчий Семен вздохнул. - Много еще, Петрович, всяких пережитков... Тормозят очень...
- Тормозят, - согласился капитан. - А что это за Григорий Иваныч?
- Григорий Иваныч? Уникум. Язва здешних мест. Если хотите, парадокс. Козел, одним словом. Помимо всего, разжигает религиозную фантазию некоторой части населения.
- А чего прозвали так?
- Тут целая история...
И сержант Осадчий Семен по дороге к пристани принялся рассказывать капитану историю Григория Иваныча. Маленький и Чубчик слушали, шагая сзади.
- Был у нас на острове человек один. По фамилии Квашнин. Рыбак никудышный, вечно прогуливал по причине алкоголя. Я его и на десять суток сажал, и на пятнадцать, и трудом лечил - все напрасно. До того дошел жена на материк уехала, корову увезла, дочки обе в Старгород на стройку подались... Общежитие там получили, конечно. А Квашнин один остался. Ну и козел с ним. Надо сказать, этот козел лучше всякой собаки: рога нацелит в дом не войдешь.
А Квашнин продолжает свою деятельность. Сядет на кривом крылечке, обнимет козла и начинает ему жаловаться: 'Григорий Иваныч, Григорий Иваныч, одни мы с тобой, ни бабы, ни деток, пустой горшок...' А кто виноват? Кто виноват, Петрович?
Я вызывал Квашнина, убеждал словом. Я так считаю: человек должен знать свои права и обязанности. Вы как считаете, Петрович? Я так считаю.
Потом Квашнин и козла своего продал на материк. Тот не хотел уезжать, что ты! Пришлось Григория Иваныча вязать. Связали они его и в сарай, а сами, с новым хозяином, дома сидят, беседуют, так сказать. Вдруг - грохот! Выбегают - а Григорий Иваныч веревки порвал, стенку вышиб и помчался - на участок к Кириллу Старову. Козочка у него там, родственница.
Поймали. Связали. Теперь уж проволокой. Утром на баркас - и прощай!
Квашнин вскоре после того на материк уехал. Говорят, в больницу истопником устроился. Спалит он больницу, помяните мое слово, Петрович!..
И вот весной видят наши рыбаки такую картину. Подходит к пристани буксир, за ним баржа, а на барже - собственной персоной - Григорий Иваныч! Буксир швартуется, а Григорий Иваныч от нетерпения копытом бьет... В несколько прыжков достиг берега и помчался на знакомую улицу!
Вся народная дружина Григория Иваныча ловила. Поймали, добрались до нового хозяина. 'Избавьте, - говорит, - меня от этого козла. Я, если хотите, еще приплачу. Это не козел, - говорит, - а исчадье какое- то...' Заставили все-таки взять. А как же? Твое животное - не смеешь отказываться. Я так считаю. Если каждый будет свое хозяйство где попало раскидывать, что получится? Вы как считаете, Петрович? Я так считаю: твое хозяйство - береги...
Через какое-то время Григорий Иванович снова убежал. Я думаю, новый его хозяин посодействовал этому. Выпустил, одним словом. Ударился Григорий Иваныч в бега. И слушайте: придет на вокзал, встанет на перроне и ждет. Пассажирский поезд спокойно пропустит, а товарный только остановится на минуту - Григорий Иваныч скок на платформу и ту-ту... Выйдет на полустанке, который понравился, гуляет в незнакомой местности, по огородам шастает, с козами знакомится. А начнут ловить - в такую агрессию впадает, что ты!
А зимой вот что придумал: ребятишки зальют каток на улице - так он разбежится, раскатится на копытах и все норовит кого-нибудь с ног сбить. И что интересно: за пределы нашего района не выезжает...
- А сюда-то как нынче попал? - спросил капитан.
- Сюда? Одна версия - на 'Очакове'. Вплавь не мог. Я считаю, не мог. А вы как считаете, Петрович?..
В это время глазам открылась пристань. У пристани - красавец 'Очаков', белоснежные надстройки, на трубе красная каемочка, будто повязка на рукаве у дружинника. На борту теплохода, опершись о поручни, стоит дочерна загорелый человек в белом кителе и мичманке с белым верхом.
- Здорово, Литвинов, - говорит ему сержант Осадчий Семен, - ты что ж это, Литвинов...
- Ну, что я? - отвечает чуть насмешливо Литвинов.
- Ты зачем мне Григорья Иваныча привез?
- Мы животных не возим. Не положено.
- Вы-то их не возите, зато они на вас ездят!
- Не положено животных возить... А, Колодкин! - оживляется Литвинов, заметив капитана.
- А, Литвинов! - говорит капитан и приветствует Литвинова поднятой рукой.
- Да пойми ж ты, Литвинов, - говорит Осадчий Семен, - откуда ему взяться? Кроме тебя, никто на остров не приходил...
- Слушай, отвяжись, - говорит Литвинов, - у меня и билетов на животных нет. Не положено. Отвяжись, дай с человеком поговорить... Ну, как твое ничего, Колодкин? Все вожатишь? - Он кивает на Маленького и Чубчика. - Все в походы ходишь?
- А ты все буфет по озеру таскаешь? - говорит в свою очередь капитан.
- Слушай, Колодкин, иди ко мне помощником. Я тебя возьму. Хоть завтра.
- Нет, Литвинов, спасибо. Я скоро в Рыбецк поеду, в управление.
- Здоровьишко как?
- Отлично. - Тут капитан словно вспомнил про Чубчика с Маленьким и резко повернулся к ним.
- Чубарев, луку купили?
- Товарищ капитан, не купили! Все заперлись, не достучаться... Чубчик протягивает капитану деньги. - Я Маленькому говорю: 'Давай надергаем сами', а он боится. - Чубчик засмеялся.
Вывернулся Чубчик. Как всегда.
- Ладно, Чубарев... Слушай, Литвинов, ты куда идешь теперь?
- На Старгород.
- Когда отвалишь?
- Ночью...
Капитан поднялся по трапу, подошел к Литвинову и о чем-то некоторое время говорил с ним, кивая на мальчишек. Чубчик толкнул Маленького:
- Про тебя...
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Поединок
А к пристани то и дело подкатывают на велосипедах мальчишки, докладывают Осадчему Семену о положении дел, как докладывают полководцу перед началом решающего сражения.
Сведения самые разноречивые. То Григория Иваныча видели в северной части острова, около голых камней, где он якобы 'воду копытом пробовал, может, плыть собрался...' То совсем наоборот - в южной, где он скакал мимо жердей, что выставлены по всему берегу для просушки. То вдруг оказывался на западе и хрустел там безжалостными копытами по луковым полям. То, наконец, на востоке, где - стыд-срам, граждане! - ворвался за церковную ограду и по могилам, по дорожкам, усыпанным красным песком и так гладко заметенным, что ни следочка на них, ни листочка, будто кто-то бесплотный пролетал над ними с веничком... А этот, черт рогатый, представляете, что наделал!
И все это - по словам мальчишек - чистейшая правда.
Кошельков на берегу размахивает суковатой палкой.
- Я ему как дам между рог, он и не встанет.
- Ой, Кошельков, - говорит Айна, - ты страшный.
- Был бы наган, - говорит Кошельков, - я бы его трах...
- Хватит, Кошельков, - останавливает его капитан, - уймись.
Поступают все новые сообщения о злодеяниях, чинимых Григорием Иванычем в пределах острова. 'Забор сломал!.. Антенну порушил!..' Сержант Осадчий Семен поворачивает к жалобщику румяный профиль: 'Ой ли? Помню, давно у тебя теле-еле... Ремонт хочешь сделать за счет Григорья Ивановича?..'
Потом одна бабка заявление принесла.
- Прочитайте вслух, Петрович, прошу вас, - говорит Осадчий Семен, замотался я...
Капитан берет заявление, откашливается, читает:
- 'Начальнику сержанту Осадчему Семен Игнатьичу от гражданки Кукиной Татьяны... Прошу вас, Семен
