которую мы решили обогнуть. Даже на расстоянии в ней виднелись флаги и вымпелы; отмечался какой-то местный праздник. Я подумал о надевании шапок, но Бинпол заметил, что, скорее, это какой-то церковный праздник - они более обычны в этой земле, чем в Англии.
Мы следили некоторое время и стали свидетелями исхода из фермы, находящейся в нескольких сотнях ярдов от кустарника, в котором мы лежали. К передней двери подвели две телеги, люди сели в них, лошади были украшены лентами, а люди одеты в праздничные костюмы. Они выглядели веселыми, и что гораздо важнее, сытыми.
Я голодно сказал:
- Как вы думаете, они все ушли?
Мы подождали, пока телеги не скрылись из виду, потом произвели разведку: Бинпол приблизился к дому, а мы с Генри ждали поблизости. Если в доме есть кто-нибудь, Бинпол извинится и уйдет. Если нет никого...
Там не было даже собаки - может быть, их взяли с собой на праздник, и нам не пришлось взламывать дверь. Оказалось открытым окно, через которое я влез и откинул задвижку на двери. Мы не стали тратить времени и направились прямо в кладовку. Мы съели половину жареного гуся, холодную свинину, сыр с хрустящим хлебом. Когда мы съели, сколько смогли, то наполнили и наши мешки и ушли, пресыщенные и сонные.
А чувство вины? Это было наше самое крупное воровство. В деревне звонили колокола, и вдоль главной улицы двигалась процессия: дети в белом в сопровождении взрослых. Там были и фермер с женой. Вернувшись, они обнаружат свою кладовку пустой. Я мог представить себе, как расстроилась бы моя мать, представить гневное презрение отца. В Вертоне странника не отправляли голодным, но правило 'твое и мое' было священно.
Разница заключалась в том, что мы не были странниками - мы находились вне закона. Специфическим, жалким образом, но мы вели войну. Непосредственно - с треножниками, но не непосредственно - со всеми теми, кто, независимо от причины, поддерживал их. Включая - я вынужден был смотреть фактам в лицо - всех тех, кого знал и полюбил в замке де ла Тур Роже. Все были против нас в этой стране, через которую мы шли. Нам приходилось жить, опираясь на свои силы и средства: старые правила для нас недействительны.
Позже мы увидели идущий по долине треножник - первый, встреченный нами за несколько дней. Я решил, что Бинпол ошибался, что треножник направляется к деревне для надевания шапок, но он остановился в пустынной местности примерно в миле от нас. Он стоял тут неподвижно и мертво, как и возле замка. Мы пошли немного быстрее, чем раньше, и старались укрыться. Хотя в этом мало смысла вряд ли он интересовался нами или даже просто видел нас. Через час мы потеряли его из виду.
Тот же самый или похожий треножник мы увидели на следующее утро. И опять он остановился на некотором расстоянии от нас и стоял там. Снова мы пошли и потеряли его из виду. Небо затянулось тучами, подул ветер. Мы прикончили пищу, взятую на ферме, и снова чувствовали голод.
К вечеру мы пришли к полю, поросшему растениями, которые поддерживались столбиками. На гибких ветвях виднелись гроздья маленьких зеленых ягод. Эти ягоды собирали, когда они достигали зрелости, и делали из них вино Поблизости от замка было несколько таких полей, но я удивился, увидев, сколько их здесь и как эти поля - скорее террасы - были размещены, чтобы ловить дождь и солнце. Я был настолько голоден, что попробовал есть эти ягоды, но они оказались твердыми и кислыми.
Мы спали под открытым небом, но теперь погода менялась, и мы решили, что неплохо бы подыскать убежище. Мы даже нашли хижину, стоявшую на стыке трех полей. Помня наш последний опыт, мы подходили к ней осторожно, но Бинпол заверил нас, что ее используют, только когда собирают урожай. Поблизости не видно было никаких жилищ - только длинные ряды столбов и растений уходили в сумерки. Хижина оказалась абсолютно пустой, в ней не было даже стула или стола, только крыша, хотя местами и сквозь нее виднелось небо. Впрочем, от дождя она нас защитит.
Приятно было отыскать убежище, а покопавшись, мы обнаружили и еду, хотя и не очень съедобную. Это были связки лука. Такой лук люди в синих костюмах привозили иногда в Вертон из-за моря, но этот лук оказался высохшим, а местами и гнилым. Должно быть, его принесли с собой рабочие во время последнего сбора, хотя трудно было понять, почему они его оставили. Во всяком случае, протест наших желудков был до некоторой степени удовлетворен. Мы сидели на пороге хижины, жевали лук и смотрели, как темнеет в долине. Даже после ужина из высохшего лука с перспективой провести ночь на голом полу я чувствовал себя более довольным, чем живя в замке. Теперь я меньше думал о том, что недавно волновало меня, - все это отдалилось и повлекло. И мы двигались довольно быстро. Еще несколько дней и мы достигнем гор.
Генри обошел вокруг хижины и позвал нас. Ему не понадобилось ничего показывать. На холме, не более чем в миле от нас, стоял треножник.
- Вы думаете, это тот же самый? - спросил Генри.
Я ответил:
- Его не было видно, когда мы входили в хижину. Я все время осматривался.
Генри с беспокойством сказал:
- Конечно, они все выглядят одинаково.
- Нужно идти, - сказал Бинпол. - Может, это и случайность, но лучше принять меры.
Мы оставили хижину и побрели по холму. Ночь мы провели в канаве. Я спал плохо, к счастью, не было дождя. Но сомневаюсь, чтобы я мог спать в хижине, зная, что снаружи стоит чудовищный часовой.
Когда мы утром пустились в путь, треножника не было видно, но вскоре после того, как мы остановились поесть, он - или другой такой же вырисовался над вершиной холма и застыл примерно на таком же расстоянии от нас. Я почувствовал, как у меня дрожат ноги.
Бинпол сказал:
- Мы должны скрыться от него.
- Да, но как?
- Может, мы помогаем ему тем, что идем по открытой местности.
Перед нами расстилалось поле и виноградники. Слева, немного в стороне от нашего курса, виднелись деревья - по-видимому, край леса.
- Посмотрим, сможет ли он следить за нами сквозь ветви и листву, сказал Бинпол.
Перед входом в лес мы увидели поле репы и заполнили ею мешки: впереди могло не быть возможности раздобыть пищу. Но какое облегчение оказаться в укрытии толстый и зеленый потолок раскинулся над нашими головами. Видны были лишь кусочки неба, но солнца не было.
Идти стало, конечно, труднее и утомительней. Местами деревья росли очень густо, а подлесок так сплетался, что приходилось искать обход. Вначале мы почти ожидали услышать треск ломающихся под ногами треножника деревьев, но проходили часы, а слышны были лишь обычные лесные звуки: пение птиц, лепет белочки, отдаленное хрюканье, вероятно, дикой свиньи. И мы были довольны. Хотя точно не знали, преследовали ли нас, теперь мы положили этому конец.
Мы провели время в лесу, остановившись немного раньше обычного, потому что набрели на хижину лесника. Тут были дрова, и я развел огонь, а Генри снял со стены несколько веревочных ловушек и расставил их поблизости от входа в норы кроликов. Позже, проверив ловушки, он нашел одного кролика. Мы выпотрошили его и зажарили. У нас еще оставалась репа, но тошно было даже смотреть на нее.
На следующее утро мы направились в открытую местность и спустя час достигли ее. Треножника не было видно, и мы в хорошем настроений пошли по местности, гораздо менее обработанной. Тянулись луга, на которых паслись коровы и козы, изредка попадались картофельные поля. Иногда встречались деревья с маленькими синими плодами, обладавшими сладким терпким вкусом. Мы наелись их и наполнили мешки мелкой картошкой.
Местность постоянно поднималась и становилась все более пустынной. Лес остался на востоке, но попадались сосновые рощицы. Мы шли в тишине, даже птиц не было слышно. К вечеру мы поднялись на вершину хребта; под нами на склоне холма лежали срубленные сосны; белели пни.
Это был хороший наблюдательный пункт. Мы видели окружающие холмы, покрытые темным лесом, а за ними... такие далекие, что казались крошечными и все же величественными... белые вершины, окрашенные в розовый цвет заходящим солнцем, вырисовывались на фоне голубого неба... Мы увидели Белые горы.
