– Гилрой? Это хозяин?
– Лестер Гилрой, да. У него несколько мастерских на этой улице, поэтому он приходит и уходит. Гилрой не особенно беспокоит нас, чтобы не мешать работе. Тем не менее он способен, как и Конрой, ущипнуть за задницу.
Джемайна израсходовала нитку в иголке и начала вдевать другую.
– Не трать на это время, милочка. – Мэй повысила голос. – Билли, иголку!
В ту же минуту около стола Джемайны появился мальчик не более семи или восьми лет, худой, с огромными голубыми глазами на бледном истощенном лице. Мальчик взял иглу, которую Джемайна положила на стол, и ловко вдел в нее нитку.
После того как он ушел, Джемайна посочувствовала:
– Бедный малыш. Он выглядит полуголодным. Мэй пожала плечами:
– Возможно. Но это лучше, чем быть совсем голодным. По крайней мере здесь он зарабатывает себе на жизнь. Иначе в одно прекрасное утро его нашли бы мертвым на дороге.
Джемайна украдкой оглядела мастерскую.
– А что делать, если кому-то захочется в туалет.
– В задней части помещения есть уборная.
– Я не видела, чтобы кто-нибудь покидал свое рабочее место, пока нахожусь здесь.
– Они не осмеливаются просить разрешения у Конроя, – коротко усмехнулась Мэй. – Ждут перерыва на ленч.
– Это же ужасно! – воскликнула Джемайна. – Как можно терпеть, особенно пожилым женщинам?
– Да. Но до этого никому нет дела.
Затем они помолчали, пока Джемайна переваривала эту информацию, размышляя, включить ли ее в будущую публикацию. Ей потребовался час, чтобы закончить рубашку. Девушка заметила, что Мэй сделала за это время две.
Джемайна со вздохом отложила готовую рубашку в сторону.
– Одна наконец готова.
Она начала подбирать детали для другой, но Мэй сказала:
– Не надо, Ида. Ты должна позвать Конроя, чтобы тот проверил рубашку, прежде чем начинать другую. Возможно, тебе придется доработать эту.
Джемайна позвала:
– Мистер Конрой, я закончила рубашку! Конрой подошел.
– Слишком долго. – Он взял рубашку, потянул за рукава, за бока и наконец проворчал: – Будем считать готовой. Но тебе надо ускорить темп, девушка, иначе до конца дня ты не заработаешь даже на ножницы и наперсток.
Когда он ушел, Джемайна заметила:
– Он не стал проверять твои рубашки, Мэй.
– В этом нет необходимости. Он знает, бесполезно тратить время, чтобы разорвать мои швы.
Вскоре пальцы Джемайны разболелись от уколов иглы, а спина и ноги – от долгого сидения склонившись над столом. Тусклый свет проникал через узкие подвальные окна, и в помещении царил полумрак, отчего глаза были в постоянном напряжении. Джемайна чувствовала сухость во рту и жжение в пояснице, несколько раз у нее затуманивались глаза, и она ничего не видела.
К полудню жара в мастерской стала невыносимой, хотя два окна были открыты. В неподвижном воздухе летали крошечные частички ткани, попадая в глаза, нос и вызывая зуд.
На лбу у Джемайны выступил пот, который стекал на глаза, затрудняя работу. Она вытирала его пальцами, раздраженно ворча.
Обратившись к Мэй, Джемайна спросила:
– Неужели они не могут прибавить света?
– Масляные лампы стоят денег, милочка. Конрой говорит, что если не можешь шить при Божьем свете, то следует заняться чем-нибудь другим. Правда, зимой он зажигает одну или две лампы.
– Мне кажется, здесь при таком освещении можно быстро потерять зрение.
– Верно, милочка. Так и случилось с женщиной, которая работала раньше за твоим столом. Ее зрение настолько испортилось, что она больше не могла орудовать иглой.
– Что же будет с ней?
– Думаю, попадет в приют, – предположила Мэй, пожав плечами. – Если ее возьмут.
Прежде чем Джемайна успела ответить, зазвонил звонок. Вздрогнув, она обернулась и увидела Берта Конроя.
– Что это, пожар? – поинтересовалась она.
– Нет. – Мэй поднялась из-за стола. – Перерыв на ленч. Нам отводится двадцать минут.
– А где вы едите?
