— Не мог бы, — сказал Льюин и отключил телекамеру. Но звук еще оставался, и физик добавил:
— Завтра я выступаю перед сенатской подкомиссией по вопросам военной помощи. Четырнадцать тридцать. Приезжайте, если хотите понять.
С Портером Воронцов встретился у станции подземки.
— Странные у вас, русских, манеры. Поужинали бы в клубе и поговорили.
— Там шумно и дорого, — возразил Воронцов, — а разговор пойдет серьезный, если не возражаете, Дэви.
— Но на улице не ведут серьезных разговоров…
— Поедем ко мне. Ведь вы у меня никогда не были.
— Ни у кого из ваших, — подтвердил Портер. — Это любопытно, но нелогично. В ресторане вам дорого, хотя я плачу за себя, а так вы будете вынуждены раскошелиться на выпивку и закуску.
— Считайте это причудой русского характера, хорошо? Дома Воронцов не был с поллудня, за это время факс выда довольно много материала, в том числе копию утреннего выпуска «Сегодня». Пока Воронцов смешивал напитки и раскладывал по тарелкам сэндвичи, Портер пытался разобрать непонятный для него текст.
— Газеты у вас не очень-то меняются, — констатировал он. — Полиграфия плохая, реклама тусклая. Да и что это за газета — двадцать полос без компьютерной поддержки…
— Я звонил сегодня Льюину, — сказал Воронцов. — Просил о встрече и получил отказ.
— Льюин не желает иметь дело с прессой.
— Но вы не из-за этого отступились, Дэви? Вы собрали довольно много материала, значит, хотели писать.
— Если материал вам не нужен, бросьте в корзину, Алекс.
— Дэви, я о другом. Вы начали работать, но что-то вас остановило.
— Я остановился сам, — нехотя признал Портер. — Психология, в отличие от вас, меня не интересовала. Я знаю эту кухню. Уверен: у Льюина есть слабина, которой воспользовались. Или проще — купили.
— Но представьте, что его призывы…
— Алекс, это несерьезно! Вы верите, что есть идиот, который, наслушавшись Льюина, бросится нажимать кнопки?
— Нет, конечно, — улыбнулся Воронцов. Портер все больше ему нравился. Они могли бы сделать неплохой материал, работая вместе. Год назад Портер написал статью о секретных документах ЦРУ, попавших к нему через третьи руки. Наверняка он потерял не один килограмм веса, когда готовил публикацию. Почему он отступился от Льюина?
— Вам не кажется, — сказал Воронцов, разливая по стаканчикам водку, — что в истории с Льюином много нелогичного?
— В ней нелогично все. Если его заставили работать на войну, то какой смысл выступать с провокационными заявлениями, раскрывать себя и подставлять под удар?
— А если это всего лишь слова, — подхватил Воронцов, — то был ли смысл тратить на физика столько сил: подкуп или что-то еще…
— Я обо всем этом думал.
— Интересно отыскать истинные причины. Дэви, я не могу копать так глубоко, как вы. Я здесь чужой. Потому и занимаюсь психологией, но дальше мне трудно. А вы можете.
— Могу, — согласился Портер. — А потом отдаю вам, и вы пишете.
— Пишем вместе. Я вам не конкурент, сами понимаете. Почему бы нам не объединить силы?
Портер отпил глоток, откусил от сэндвича и принялся жевать, полузакрыв глаза. Казалось, этот процесс вверг его в состояние транса. Воронцов ждал.
— Хорошо, — сказал Портер, вставая. — Я пойду, Алекс. Сообщу вам о своем решении чуть позднее. Если откажусь — не обижайтесь.
— Какие могут быть обиды, — вздохнул Воронцов. Прощаясь у двери, Портер помедлил. — Я объясню вам, Алекс, почему бросил материал, — сказал он. —
Вижу, вас это интересует не меньше, чем сам Льюин. Тоже ищете психологию, а? И тоже ошибаетесь. Меня вызвал босс, я ведь не свободный художник, работаю на Херринга, и сказал, чтобы я оставил это пустое дело. После скандала с Управлением я хотел пожить спокойно. Так что если я откажусь, Алекс…
Весь следующий день ушел, с точки зрения Воронцова, зря. Портер не позвонил, домашний его видеофон не отвечал. Вечером, вернувшись из российского консульства, Воронцов поискал через Интернет сведения о последних научных исследованиях Льюина. На экране появились резюме из «Физикс абстрактс». За два года Льюин опубликовал три статьи, названия которых ни о чем Воронцову не говорили. «Динамическое представление постоянной Планка в результате перенормировки кварковых полей». И все в таком духе. Можно послать запрос в «Сегодня», и дома в течение суток получат нужную консультацию ученых. Идея не блеск, но можно попробовать.
Воронцов набрал адрес редакционного компьютера и отстучал запрос. Проголодавшись, достал что-то из холодильника и поужинал. Американские консервы, которыми он часто утолял голод, были на удивление однообразны и на редкость питательны. Голод исчезал быстро, но процесс еды не вызывал никакого удовольствия. Как лекарство.
Воронцов решил лечь пораньше (не было еще и одиннадцати), а утром поискать Портера и, может быть, написать письмо Ире. Он долго ворочался и провалился, наконец, в грузный, как тюк с ватой, сон, из которого его выволок зуммер видеофона.
Спросонья Воронцов не сразу понял, с кем говорит. Изображения не было — только звук.
— Алекс, вы свободны сейчас? Свободен ли человек во сне? Свободен от реальности, в которую его опять хотят окунуть. «Это же Дэвид», — понял наконец Воронцов. Веки не поднимались. Сколько сейчас? Господи, половина второго…
— Нужно встретиться, — продолжал Портер.
— Приезжайте, — сказал Воронцов.
— Не хочется… Через сорок минут жду вас там, где мы виделись вчера.
И отключился. Воронцов не успел ничего ответить. «Сумасшедший, — подумал он. — При встрече скажет, что за ним следят, а квартира просматривается и прослушивается. И не докажешь, что это никому не нужно. А где, собственно, он будет ждать? Где мы вчера виделись? Нигде! Мы весь вечер торчали в этой комнате. Впрочем, встретились у станции подземки. Нужно еще суметь найти ее в два часа ночи.»
Ворота подземного гаража были заблокированы, и Воронцов потерял десять минут, пока отыскал электронный ключ в кармане джинсовой куртки. На место он прибыл с опозданием. Около станции стояли несколько машин, портеровской среди них не было. Воронцов остановился напротив и вышел. Улица была совершенно пустынной.
Из-за поворота вынырнула приземистая машина, цвет которой в полутьме трудно было разобрать. Поравнявшись с Воронцовым, машина затормозила, распахнулась правая дверца.
— Садитесь, Алекс, — сказал Портер. Мчались они лихо, и через минуту Воронцов потерял ориентацию. — Что это значит, Дэви?
— изумленно спросил он. — У вас
появилась мания преследования? Портер молчал, то и дело поглядывая в зеркальце. Они въехали
в какой-то не то сквер, не то парк, и здесь Портер заглушил
двигатель.
— Ну вот, — сказал он. — Можно поговорить.
— Утром напишу статью, — сказал Воронцов. — Русский журналист похищен с целью… С какой целью, Дэви?
— Вы еще не проснулись, Алекс? — раздраженно спросил Портер. — Мне не до шуток.
— Слушаю, — сказал Воронцов, поняв, что гонка, выглядевшая юмористической иллюстрацией к ненаписанному репортажу, для Портера была необходимым предисловием будущего разговора.
