Хитр_о_.
Гладиаторов держали в нескольких деревянных домиках на колесах. Туда и привели закованного в цепи плечистые люди. Открыли дверь, втолкнули в кособокий дверной проем и заперли снаружи на несколько засовов.
Я затаился. Подождал, пока уберутся _эти_. Потом подбежал к домику и постучал в дверь.
Внутри заворочались; чей-то хриплый со сна голос пробормотал на заморском нечто: судя по тону - ругательство.
Я подождал, потому что стучал не как-нибудь просто, а специальным шифром, используемым людьми Ард-Лигера.
- Кто? - шепотом спросил не-брат.
Видимо, он смог подобраться к двери, а скорее всего - и не отходил от нее далеко.
- Я. Что?.. Как тебе помочь?
Он тихо-тихо застонал.
- Наверное, уже никак.
- Я скажу Ард-Лигеру, он что-нибудь придумает.
- Вряд ли у вас получится. Ард-Лигеру нужно время, чтобы получить разрешение. Скоро рассветет. А завтра - бои. И этот... 'куманек' - я слышал - просил, чтоб меня завтра... сегодня убили. Не успеете.
- А если тебя кто-нибудь опознает?
- Не беспокойся. Эти сделают так, чтоб не опознали. Чтоб наверняка. Им нет резона рисковать, 'куманьку' - тоже.
Кто-то шел к домику, меня спугнули. Я шут пуганный-перепуганный. А Ард-Лигер... что 'Ард-Лигер'? Развел руками: против главного царского напролом не попрешь.
В холодную - а там все признаки побега. И беспомощно разводит руками 'куманек'; а сам щурится- мурлычет от удовольствия.
Тварь.
На-Фаул, главный царский советник
Вот и все. Успокоилась.
Отошла к окну и велела нам всем выйти.
'Немедленно!'
'Прочь!'
Старик растерянно хлопает глазами. Жаль старика. Но молнии, кажется, иссякли. Это главное.
Шут злобно косит глазами. Мне начинает казаться, что он знает. Но даже если и так, это ничего не меняет. Абсолютно. Одним недоброжелателем больше, одним меньше...
Ну вот, все и закончилось. Жаль только ее высочество.
Но... Я шел посмотреть _этого_, она увязалась. Как-то не получилось оставить ее во дворце. Вот моя третья ошибка. Первой было то, что я упек _его_ по зряшному обвинению. Второй - что поддался минутному побуждению и велел глашатаю убить _его_ на следующий же день. ...Впрочем, если задуматься, я был не так уж не прав. Циркачи думали остаться надолго, и возникала вероятность, что _этого_ обнаружат. К тому же... уедь они, и я бы не насладился местью в полной мере. Ведь я говорил с ним о славе и бессмертии; я знал, что это задело его - пускай и самым краешком, но задело. Теперь я хотел видеть, как он умрет. Умрет в муках, глядя на меня, причину своего будущего забытья, забвения.
... Мы пришли и снова сели на уже привычные места. Глашатай позволил себе несколько многозначительных взглядов в нашу сторону, но я сделал вид, что не обратил внимания. Я ждал.
Опять звери и люди бились между собой, за жизнь, за аплодисменты зрителей, за мои аплодисменты. Потом, после всех обычных выступлений, на арену выпустили 'гвоздь дня' - матерого тигра. Он прошелся по песочку, раздувая ноздри; запах недавно пролившейся крови и сотен людских тел дразнил зверя, кончик хвоста исступленно подрагивал.
И вот на арену выпихнули _его_. Глашатай не обманул... почти не обманул - _он_ был без маски, вообще без ничего, что могло бы скрыть личность этого новоявленого гладиатора. 'Проклятие!'
Вышедший не обратил внимания на полосатого зверя, он рассеянно сжимал в руке короткий широколезвийный меч и обводил взглядом трибуны. 'Узн_а_ет!'
Я судорожно дернулся уходить, но потом остановил себя. Это было бы _его_ победой, я не мог позволить себе уйти. Я остался.
Зверь уже заметил человека, он повернул к нему свою лобастую голову и разглядывал. Человек разглядывал трибуну - он уже заметил меня. Он шагнул ближе.
Тигр шевельнулся всем корпусом и присел на задние лапы, не спуская глаз с гладиатора.
И тогда _он_ начал...
Проклятье! этого я не мог ждать!
Я и не ждал!
Шут
Ничего, 'братец', ничего. Держись!
Как странно... Точно такие же слова я шептал тогда...
'Держись, братец, держись!'
Все правильно. 'Куманек' рассчитал верно, как и следовало рассчитывать: мой не-брат больше всего боялся смерти и забвения. Но больше забвения, чем смерти. Поэтому...
Я потом спрашивал у сидевших в домике вместе с ним. Было трудно разобрать, но я немного знал язык, на котором говорил старый, изрезанный шрамами гладиатор, который согласился ответить мне на вопросы. Он сказал, что новичок, брошенный к ним той ночью, все время что-то бормотал. 'Знаете, похоже на молитву'.
Или на стихи. Или на песню.
Я пришел в цирк, чтобы посмотреть на его смерть. Мне хотелось верить, что что-то еще можно изменить, хотя я знал...
Он вышел на арену, и стал искать глазами меня. Он все же верил в помощь.
Так думал я в первый момент. Но потом понял, что на самом деле все иначе. Он искал что-то другое.
Он нашел.
И не обращая внимания на тигра, распластавшегося на песке перед прыжком, не замечая удивленных возгласов, поклонился кому-то там, в заказных ложах.
Я присмотрелся. Могло показаться, что он кланяется 'куманьку', но на самом деле... Он кланялся моей 'племяннице' - да, она тоже была здесь.
- Смерть - такая страшная штука, сударыня! - сказал он. Позвольте умереть во имя ваше.
И дальше он стал читать стихи, короткие, как выпад гладиаторского меча, тоскливые, как крик сокола, яркие, как шкура тигра.
Ряды замерли, слушая, впитывая чудесные слова.
Он не дочитал. Тигр прыгнул.
На-Фаул, главный царский советник
И все же - жаль. Ее высочество заслуживала лучшей участи, чем...
Н-да, а стихи, между прочим, хорошие. 'Позвольте умереть во имя ваше...' и все такое. Наверное, как следует натренировался в сочинении подобных, совращая невинных девушек.
...Только до конца их уже не дочитал - зверь прыгнул, подстегнутый его же словами, когда он приподнял голос, чтобы выразить... не знаю, что он там собирался 'выразить'.
Хватило двух ударов лапы - 'менестрель' рухнул; к зверю уже бежали укротители, забрасывали на шею тугие петли, вязали, волокли прочь. Повинуясь неосознанному побуждению, я оставил ее высочество и, расталкивая людишек, бросился на арену. Наверное, уже тогда догадывался, что он все же 'достал' меня и из-за края смерти, сделал свой последний удар.
Сзади, прежде чем я побежал, всхлипнула царевна:
- 'Боже, он умер во имя меня! Он...'
Вот откуда росли корни у этой истерики. Слава Богу, прошло. Знала бы она...
Когда я спрыгнул на арену, кто-то уже кричал, брызгая слюной прямо в лицо умирающему:
- Зачем?! Зачем ты сделал это?!
(Позже я узнал 'кого-то'. Шут. Вот и увидел я твое настоящее...)
Да-а, а _этот_ ответил:
- Лучше уж так. Может, хоть она будет помнить... Боже, зачем я вообще?..
Он дернулся в последних конвульсиях, и шут отступил прочь, теряясь в толпе, боясь быть узнанным.
