должок, забыл, что ли?
- Почему же, помню, - спокойно ответил он.
- И что же? - Готов заплатить.
- Тогда гони два куска. И скажи спасибо, что беру без процентов.
- Спасибо, - он вытащил деньги, отсчитал двадцать сотенных зеленых купюр и протянул их неизвестному, но очень рассерженному мужчине, который при виде денег резко смягчился и подобрел.
- Я, честно говоря, вчера слышал в казино, что будто бы ты умер, Азад, чего только люди не напридумают, но когда сказали - от менингита, тут же понял - вранье... Такие, как ты, не умирают своей смертью... Если б сказали - от ножа, то еще можно было бы поверить...
Ты получил свои деньги? - остановил он разговорившегося приятеля. - Я больше тебе ничего не должен? - Нет, больше ничего, я с тобой в расчете, -довольным тоном ответил тот.
- Тогда и я с тобой рассчитаюсь, - и мгновенно развернувшись, ударил мужчину в челюсть, тот отлетел, упал, начал, кряхтя, подниматься, но он не стал ждать дальнейших событий, повернулся и пошел дальше, куда направлялся до окрика.
Он шагал по улицам и думал, поглядывая на прохожих, что облик его родного города, который он некогда обожал, резко изменился к худшему. Угрюмые, вырожденческие лица людей, приехавших из районов, из деревень, где все родственники женятся друг на друге, порождая кретинов, составляли теперь генофонд города, когда-то, в недалеком прошлом, на улицах которого почти нельзя было встретить ни одного такого плебейского лица. Харкающие на тротуары мужчины и женщины, перегруженные, как мулы, до отказа набитыми мешками; хамское отродье, чешущее себе зад на людях, отравляющее воздух города, распространяющее вокруг себя смрад и зловоние, паскудные людишки повылезли, понаехали, ковыряют в носу и разглядывают пальцы, прежде чем вытереть об штаны, воинствующие ублюдки, быстро разбогатевшие на торговле и ненавидящие интеллигентов. Короче, все это не прибавляло хорошего настроения человеку, любящему свой город и видящему, во что его превратили. Невольно он стал сравнивать свой город с Москвой, и тут в недоумении снова остановился: при чем здесь Москва? Сейчас, сейчас... Он стоял, словно оцепенев посреди тротуара, уйдя в свои мысли, стараясь найти причину этого непонятного сравнения, стоял посреди тротуара на центральной улице, полной озабоченно спешащих и бесцельно гуляющих прохожих, и старался сосредоточиться. Ну... ну, просто он знает, что там теперь гораздо более высокий уровень жизни, да и ведь с недавних пор по статистике - самый дорогой город мира, не шутка. Он пошагал дальше, частенько машинально оглядываясь на хорошеньких девушек смотри ты, оказывается, еще не все повывелись, хватит на наш век. Тут, вроде ни к селу ни к городу, вспомнил он вдруг Фуада, как тот мог часами без дела лежать на диване и о чем-то непостижимом мечтать. Это было непонятно для него, хотя они были близнецами, в детстве одновременно болели, выздоравливали, просились на горшок, понимали друг друга с полуслова, лучше, чем мама их понимала, занимались онанизмом, любили одни и те же цвета - зеленый и желтый, все у них совпадало, как и должно было быть, но характерами они стали прямой противоположностью друг другу, и эту мечтательность, стремление уйти от реального мира, эту черту характера брата он просто не мог понять, он был слишком деятельным для бесполезных мечтаний, и то, что он не умел, раздражало, сердило его. Из телефона-автомата он позвонил матери. У мамы был охрипший, будто простуженный голос, севший от долгого плача.
- Ма, - сказал он, - я гуляю по городу. Здесь все как с цепи сорвались, торгуют, весь город занимается куплей-продажей.
- Фуад, - сказала она крайне встревоженным голосом, -что с тобой?! Что с тобой происходит? Скорее возвращайся домой. Сегодня три дня со смерти Азада. Послезавтра поминальный четверг. Собираются родные, спрашивают тебя, а тебя нет, я не знаю, что говорить, - она заплакала в трубку.
- Что с тобой случилось? Маша звонит по три раза в день... - А ей что еще надо?
- Как?! Как что?! - возмутилась мать.
- Жена она тебе или нет. Как же ей не беспокоиться... Я тут с ума схожу от торя, а тут еще 'о тебе тревожиться... Возвращайся сейчас же, я прошу тебя... - Мам, не говори глупостей, - прервал он ее, не придавая значения ее словам.
- Со мной все в порядке. Просто у меня дела. Возьми себя в руки, соберись. Я знаю, тебе сейчас нелегко, я приду домой, ма, как только смогу, - и, не слушая ее возражений, он повесил трубку.
Несколько дней, позабыв обо всем на свете, почти сутками напролет он играл в казино, а когда оно закрывалось, у приятелей, у знакомых дома, и все время ему везло, он крупно выиграл, теперь на руках у него оказалась большая сумма, и невозможно было просто таскать ее повсюду с собой. И потому как-то, еле оторвавшись от интересной игры, он заскочил на минутку домой и, бесцеременно отмахнувшись от непонятных, странноватых причитаний и ворчаний матери, спрятал пачки денег в своем старом тайнике, о котором кроме него никто не знал: вынутые сбоку от печки два кирпича создавали идеальную нишу для тайника и плотно закрывались куском кафеля, который уж никак нельзя было заподозрить, что он время от времени превращается в своеобразную дверцу сейфа. Кончив укладывать деньга, он выскочил из дома - ребята ждали -услышав, как мать прокричала ему вслед:
- Маша собирается приехать!
Ночевал он в эти дни то у Кати, то у Лалы, но в основном засыпал от усталости, там же, где шла игра. Все партнеры по игре говорили, что ему везет, как обычно, и клялись в последний раз садиться с ним за карты, его невероятное везение устрашало и мало кто выигрывал или оставался при своих деньгах, когда играл с ним, но играл он искусно, играть с ним было интересно и потому, обычно, его не избегали, а напротив, были даже рады, когда он участвовал в общей игре.
Часто - и это было неизбежно - он встречал на улицах родственников, они останавливали его, обычно спешащего, подолгу порой разговаривали, упорно называя его Фуадом, удивленно, недоумевающе поглядывали на него, избегая встречаться взглядами с ним. Он не обращая на все это внимания, посторонние разговоры, а уж тем более, взгляды мало волновали его; в отличие от брата, он привык жить только для себя, и мог взволноваться лишь тогда, когда посягали на его свободу, на его удовольствия.
Через несколько дней приехала из Москвы Маша. Он обнаружился только на третий день после ее приезда, позвонил матери. Мать была вне себя от горя и ярости. Трубку взяла у нее Маша.
- Послушай, - взволнованно сказала она. - Я много странных
вещей слышала о тебе тут. Я поверить не могу. Приезжай сейчас же. Нам нужно обо всем серьезно поговорить.
- Ты хочешь поговорить со мной? - с недоумением спросил он. - Что это значит, Футик?! - взорвалась она. - Что за нелепый вопрос?! С кем еще я могу здесь разговаривать? Твоя мать буквально убита горем, смерть Азада ее потрясла, к тому же ты ведешь себя так... Этому просто нет названия, чувствовалось, что она себя сдерживает изо всех сил, с языка ее готовы были сорваться ругательства, она, желая заглушить ими подкрадывающийся, непонятный страх перед впервые представшим в новом качестве, обычно покорным, уравновешенным мужем, стеснялась свекрови и ее родни, и потому вынуждена была сдерживаться, чтобы не сорваться на крик и брань, что могло бы шокировать родных мужа. Переведя дух, она как можно спокойнее спросила: - Ты меня слышишь, Футик? - Не смей меня так называть! - закричал он.
- Сюсюкать будешь со своим мужем. И вообще я не понимаю, какого черта ты приехаласю да, в Москве тебе места мало?!
- Фуад, дорогой, - Маша, не сдержавшись, вдруг в голос заплакала, она теперь, после короткого разговора с ним, по настоящему была напугана его словами, не могла уразуметь, что произошло с ее вполне нормальным мужем, отчего он так изменился, - Фуад, единственное, о чем я прошу тебя, приезжай сейчас домой, умоляю. Мне надо видеть тебя, говорить с тобой. Я знаю, я часто бываю неправа, обижаю тебя, раздражаю, прости, поверь мне, сейчас тебе трудно, я понимаю, поверь мне, самое важное в этой ситуации - нам встретиться, поговорить. Я прошу тебя... Вот и мама твоя здесь стоит, плачет... Она тоже очень просит тебя вернуться... Мы не можем понять, что с тобой происходит, мы страшно беспокоимся о тебе...
- Не надо беспокоиться, у меня все нормально. Я заскочу, как только смогу, - сказал он, повесил трубку, плечами пожал. Все с ума посходили, сказал он самому себе. Итак, подведем итога: из Москвы приехала Маша, тогда как Фуад там остался, спрашивается, какого хрена она прикатила -разлад в семье? желание заручиться их поддержкой в борьбе против мужа-деспота? Но всем известно, что тише Фуада нет мужа на
