подозрением установил Монах.
- Уши вымыл, - добавил я. - Нужен я ей очень...
- А она тебе? - ехидно закинул удочку Монах. - Знаем мы вашего брата, свободного охотника, сами на стороне пробавляемся.
- Пошел вон, негодяй, - душевно сказал я. - Распутник, ворюга, а еще с критикой лезет.
Обиженный Монах ушел не простившись. Полюбовавшись из окна свалкой, которую он затеял на задворках рыбного магазина, я спустился, кое-как завел 'Запорожец' и вошел в конференц-зал управления за четверть часа до начала совещания. Туда уже загодя пришло много народу: верный признак того, что совещание обещает быть интересным.
- И пресса здесь? - приветствовал меня Чупиков. - Какими судьбами? Ага, Чернышев пригласил, ясно... Значит, будет выступать, рвется в газету!
- Давать материал о себе он отказался, - возразил я.
- Вы, извините, наивны, ведь это тоже реклама: вот, мол, какой я скромный! Он и рассчитывает, что вы напишете: 'О себе Чернышев говорить не любит, но охотно рассказывает о таких отличившихся на промысле людях, как старпом Лыков, тралмастер Птаха, матрос Воротилин...'
- Именно эти фамилии он и назвал, - признался я.
- Еще бы, - торжествовал Чупиков, - опора, личная гвардия! Держу пари, что он был с вами исключительно вежлив и предупредителен.
- Пари проиграете.
- Неужели нахамил? - У Чупикова радостно блеснули глаза.
- Ну не то что нахамил, а так... Но это не имеет значения, человек он все-таки незаурядный.
- Очень может быть, - сухо проговорил Чупиков, сразу теряя ко мне интерес. - Желаю успеха.
И отвернулся. Чего требовать от человека, у которого из-под венца увели невесту!
Кивнув, прохромал мимо Чернышев, тонкие губы, искривились в усмешке - это он раскланивался с Астаховым; многие поздравляли его с победой в соревновании, и Чернышев благодарил все с той же довольно неприятной усмешкой, ставящей под сомнение искренность поздравителей. Ему бы шляпу с пером и шпагу Мефистофель! Появился и Ермишин, которого капитаны приветствовали с подчеркнутой почтительностью, старика здесь любили. Я помахал ему рукой, и он сел рядом.
- Старею, - отдуваясь, проговорил он. - На третий этаж без лифта поднялся - чуть главный двигатель не пошел вразнос.
- Курить надо бросать.
- Э, я свою плантацию давно выкурил, - вздохнул Ермишин, - пустую трубку посасываю. Блокнотом запасся?
Я с заговорщическим видом приоткрыл портфель, где лежал магнитофон.
- С пятого ряда? - усомнился Ермишин. - Не возьмет.
- Микрофон мощный, шепот из-за дверей улавливает.
- Постой, так ты и меня записывал? - спохватился Ермишин. - Все словечки?
- Словечки размагничу, - пообещал я. - Не бескорыстно, конечно, за вечер воспоминаний.
- Ах ты, сукин сын... Ладно, помолчим.
Председательствующий постучал по графину, совещание началось.
А примерно через два часа Чернышев обвинил в трусости двадцать девять капитанов.
Вообще-то такое слово произнесено не было, но оно угадалось и вызвало всеобщее возмущение.
Но сначала выступали другие. Гибель четырех траулеров была еще свежа в памяти, и капитаны, сменяя друг друга на трибуне, высказывали самую серьезную тревогу и сомнения: не слишком ли велика опасность обледенения для низкобортных сейнеров и СРТ в открытом море? Капитаны были опытные, а иные знаменитые, познавшие славу, их мнение много значило - и почти все они говорили о том, что осваивать новые районы лова в штормовые зимние месяцы дело хотя и на редкость перспективное, но чреватое опасными последствиями. Обледенение судов вдруг предстало коварнейшим врагом, в повадках которого еще следовало разобраться. И когда Сухотин, один из самых заслуженных капиталов, прямо предложил на зимний промысел посылать лишь большие морозильные траулеры, зал притих: что скажет начальство?
Ситуация была щекотливая: ведь все прекрасно понимали, что именно сейнеры и СРТ 'делают план', дают основную часть добычи рыбы; понимали, что снять, резко уменьшить план добычи - дело чрезвычайное и вряд ли министерство на это пойдет, но ведь и опасность обледенения - дело чрезвычайное. Словом, все притихли - предложение прозвучало, и на него следовало дать ответ.
Вот тогда-то Чернышев и взорвал свою бомбу.
Когда он попросил слова, зал оживился: на собраниях любят ораторов с 'изюминкой', а этого добра у Чернышева, как я уже успел понять, было навалом. 'Включай свою механику. - Ермишин толкнул меня локтем в бок. - Валяй, Алексей!'
Чернышев пошел к трибуне, взгромоздился на нее и дружелюбно рявкнул:
- Что, здорово перепугались, ребята?
Далее выступление Чернышева и реплики привожу по расшифрованной магнитофонной записи.
Возгласы: 'Выбирай слова! ', 'Внимание, весь вечер на ковре Чернышев!', 'Тише!'
ЧЕРНЫШЕВ. Хорошо, слова буду выбирать тщательнейшим образом, чтобы, упаси бог, никого не обидеть - ни одного из присутствующих здесь паникеров. (Гул в зале.) Так вот, зная большинство из вас добрых двадцать лет, я был поражен, услышав такую баранью чушь!
Снова гул в зале. Председательствующий стучит по графину: 'Товарищ Чернышев, держите себя в рамках!'
ЧЕРНЫШЕВ. Слушаю и повинуюсь! (Отвешивает председательствующему низкий и совершенно неуместный поклон, что вызывает в зале смешки.) Итак, что мы имеем? Мы имеем, товарищи, замешательство, переходящее в панику. Да, мы начали осваивать новые районы лова зимой и потеряли хороших ребят - вечная им слава и память. Не буду повторять того, что вы по этому поводу говорили, - у самого душа болит. Скажу только, что главная причина гибели траулеров - беспечность, с какой мы до сих пор относились к обледенению. Привыкли зимой ловить у берегов, чуть что - в бухту, вот и укрепилось в сознании: 'Подумаешь, не видали мы льда, шапками собьем!' А вышли на скорлупках в зимнее море, столкнулись с настоящим, а не игрушечным обледенением и вместо того, чтобы спокойно разобраться, в панике закричали: 'Прекратить! Назад, к берегу, где наши предки ловили! Пусть на промысел выходят дяди на больших кораблях!'
Возглас: 'Ты не обзывай, ты конкретно!'
ЧЕРНЫШЕВ. Конкретно говорю о тебе, Сухотин, предложение твое. Ты знаешь, как я тебя люблю и уважаю...
Возглас Сухотина: 'Расскажи своей бабушке!'
ЧЕРНЫШЕВ, Обязательно, непременно навещу в раю старушку, как только высвобожу свободную минутку. Знаю, сам видел, как ты чуть не перевернулся в то утро, а почему? А потому, что опомнился и стал окалываться, когда оброс льдом, как бродяга пушниной! Кто тебе мешал начать избавляться ото льда на несколько часов раньше? И ты, Полушкин, очень умно возвестил с трибуны: 'В условиях интенсивного обледенения средний рыболовный траулер особенно быстро теряет остойчивость'. Правильно, если капитан этого СРТ - баран. Не вскакивай, я не тебя имею в виду, это я иносказательно и с любовью. Да, ты чудом остался на плаву, а опять же почему? А потому, что пожалел механиков, отец родной, и своевременно не набрал забортной воды в опустевшие топливные танки. Еще бы, танки потом сутки чистить надо, разве можно перегружать мотористов работой? И ты, Хомутинников, зря на стихию сваливаешь: ураган ураганом, а почему не убрал с кормы трал и сотню бочек? Вот и обледенел, как сукин сын, зарос льдом с головы до пяток.
Возглас Полушкина: 'Ты о себе скажи!'
ЧЕРНЫШЕВ. Поставь, ящик пива - хоть всю ночь буду про себя рассказывать. Ладно, без шуток. Как только получил штормовое предупреждение, снял заглушки штормовых портиков и деревянные щиты зашивки фальшборта, орудия лова и груз убрал в трюм. Подготовил инструмент для околки льда, трюма задраил по-походному. Когда началось обледенение, команда работала непрерывно, сменяясь каждые два часа. Окалывали лед прежде всего с вант, мачт, надстроек и тамбучины. Благодаря открытым шторм- портикам вода свободно сходила за борт, очищая палубу от ледяной каши и обломков, льда с вертикальных конструкций. Ну и конечно, запрессовал все днищевые танки, топливные и водяные, забортной водой, что уменьшило опасность потери остойчивости. Так и выбрался... А вообще, если честно, за свою моряцкую жизнь такого ледяного шторма не видывал... Но не будем все валить на стихию, товарищи. Мы сто раз заседали, одурели от разборов - кто как себя вел, а посему закругляюсь... Или нет, можно еще пять минут? Вот ты, Сухотин, хорошо сказал, я даже записал за тобой: 'Главная причина трагических событий - одновременное действие неотвратимых сил: ураганный ветер и чрезмерное волнение, низкие температуры воздуха и воды, снегопад, парение моря и, как результат, сильнейшее обледенение'. Ничего не наврал? Но послушайте, что сказал другой человек, который понимал в нашем деле получше нас с вами, - академик Алексей Николаевич Крылов.
Возглас: 'То теория, ближе к делу!'
ЧЕРНЫШЕВ. Ближе, товарищи, некуда, я эти слова наизусть выучил и вам советую! Цитирую по памяти: 'Часто истинная причина аварии лежит не в действии непреодолимых и непредвиденных сил природы, не в неизбежных случайностях на море, а в непонимании основных свойств и качеств корабля, несоблюдении правил службы и самых простых мер предосторожности, непонимании опасности, в которую корабль ставится, в небрежности, неосторожности, отсутствии предосторожности'. Вот так. Из этой замечательной мысли следует, что мы не смогли оценить всей сложности обстановки, недостаточно знали о возможностях своих судов, о мерах, которые необходимо принять для предотвращения аварийного состояния, - и поэтому попали в обледенение, борьба с которым намного превышала физические возможности экипажей судов. Констатирую факт: чего мы не знаем, того и боимся, как первобытные дикари, к примеру, боялись грома. С обледенением шутки плохи,
