А, Серега? Держишь в уме или нет?
Не отвечая, я поднялся и отнес тарелку с ложкой к раковине. Надо же!.. Тип, с которым я не виделся без малого десятилетие, умудрился взвинтить однокашника в несколько минут. Пустив горячую воду, я обернулся.
— Слушай, господин прохожий, ты ведь проходил мимо? Так какого черта заглянул сюда?
Виктор хмыкнул.
— Ты не поверишь, но я и сам представляю сие довольно смутно, — потянувшись, он ухватил меня за кисть и силой заставил опуститься на табурет. — Не ерепенься, Серега. Разговор у нас впереди еще долгий. Успеем поругаться.
— Разговор? О чем?
— Ну, во-первых, о нас с тобой. Мы ведь давненько не виделись. Найдется, наверное, что порассказать друг другу.
— А во-вторых?
— А во-вторых, у меня есть на тебя кое-какие виды. Так мне по крайней мере кажется. — Виктор озабоченно потер лоб. — Видишь ли… Завтра в этой стране произойдет что-то вроде переворота. Бескровного и внезапного…
— Перевороты всегда внезапны.
— Может быть, но грядущий переворот будет самым внезапным из всех известных.
— Ты смеешься?
— Я даже не улыбаюсь. Дело в том, что искомый переворот совершат двое: ТЫ И Я…
СТРАННАЯ БЕСЕДА
После душа Виктор заметно повеселел. Вытираясь полотенцем, он прошел в комнату танцующим шагом и даже несколько минут уделил развешенным на стенах фотографиям. На губах его блуждало таинство Моны Лизы, холодок отчуждения в глазах растаял. По-хозяйски погасив лепечущий о политике телевизор, он добродушно поинтересовался.
— И часто смотришь эту хреновину?
— Примерно через день.
— Флэттеров тоже слушаешь?
— Упаси бог!.. Уж лучше порнофильмы германцев.
— Ага, значит есть еще надежда.
— Я тоже так полагаю. Кстати, как тебе моя ванна?
— А что ванна? Обыкновенная ванна, чугунная. Плитка по краям вычурная, потолок выкрашен неумело…
— Что ж, спасибо. Значит, не зря старался.
— Разумеется! И что самое удивительное, — у тебя есть вода. И холодная, и горячая.
— Поблагодари катал, что живут через дорогу.
— Не понял?
— На той стороне улицы игорный дом. Довольно респектабельное заведение. Попробуй, не дай им воду, — заклюют. А магистраль у нас общая.
— Ясно, — Виктор повесил полотенце на дверной крюк. Сцепив руки на затылке, протяжно промычал что-то нечленораздельное и плюхнулся на диван. — Ну-с? И что ты мне скажешь?
— А что я тебе должен сказать?
— Я ведь, кажется, сообщил о своих намерениях. По идее, следовало бы ожидать бурной реакции. Или ты пропустил мои слова мимо ушей?
— Считай, что так. — Я равнодушно пожал плечами. Само собой — пропустил. Это было ясно и ежу. Нормальные люди всерьез о переворотах не беседуют. Даже с друзьями. А друзья детства — друзья особенные. К ним испытываешь теплоту, не подозревая, что зачастую теплота адресована к собственному прошлому — тому самому — с ползаньем по кленовым деревьям, с мальчишескими баталиями и разбитыми окнами. Друзья в наших воспоминаниях — благодатный фон, где-то даже наш собственный героический ореол. Без них не ступишь и шагу по дороге прошлого. С их участием раскручиваются жизненные сценарии, они — связующее звено событий. И потому им прощаешь то, чего не прощал в детстве и в юношестве, поневоле облагораживая убежавшие вдаль образы, умиляясь черточкам, которых ранее не замечал. И когда этих самых друзей встречаешь возмужавшими, с первым серебром на висках, со своим собственным приятием окружающего (таким странным, таким далеким от твоего привычного), — с изумлением начинаешь ощущать, что ПАМЯТЬ и ОНИ — не столь уж стыкуемые вещи.
Чтобы как-то занять руки, я взял с полки цветную фотографию японки. Симпатичная раскосая дамочка при легком повороте фото подмигивала лукавым глазом. На этот раз ей пришлось поработать как следует. Она мигнула, должно быть, раз двадцать или тридцать, прежде чем я услышал голос Виктора.
— Ты помнишь того человека, который обратился по радио к слушателям? Он просил откликнуться тех, кому он еще, может быть, нужен на этой земле.
— Помню. Кажется, он выстрелил себе в висок. На следующий же день после передачи.
— Верно. Никто не разрешил его любопытства, и он сделал вывод, что суицид для таких, как он, — лучший выход.
— Дурак. Вот и все, что я могу сказать.
