национальную премию'. Один мой друг, выдающийся художник, сказал, горько усмехнувшись:
- Лорка уже получил самую высокую премию поэта - его расстреляли. - Он помолчал, а потом добавил: - Знаешь, Хулиан, все-таки, наверное, есть люди, которым обязательно надо погибать молодыми: Лермонтов, Байрон, Шелли, Лорка. Они тогда остаются в памяти народа, как горьковский Данко... И знаешь, что еще обидно: Испанию всегда открывали иностранцы. Сервантеса впервые напечатали в Париже. Рафаэль должен был уехать в Рим, чтобы стать Рафаэлем. Когда же мы научимся ценить своих гениев? Расстреляли своего гения, а теперь как ни в чем не бывало печатают его портреты.
...Разные люди - разные мнения, но всегда интересные и в чем-то парадоксальные: испанцы великолепные ораторы и страстные спорщики, словом они владеют блистательно. Беседую с молодым бизнесменом в Малаге. Он получил образование в Париже; яхта, несколько ферм за городом, контрольный пакет акций в двух компаниях, специализирующихся на строительстве мостов и дорог. Он богат, очень богат. И умен. (Именно он говорил мне, что в самом ближайшем будущем Испанию могут постичь серьезные экономические трудности, если только страна не выйдет из самоизоляции, если не будут установлены серьезные деловые контакты со всем миром, социалистическим в том числе.)
- Нас ждут перемены, - говорил он, нервно прикуривая сигареты одну от другой, - иначе не может быть. Мы погибнем иначе: к власти придут 'черные полковники', которым вообще плевать на развитие экономики, им важно сидеть в своих дворцах под охраной танков и выступать по телевидению.
- Если в стране не будут проведены серьезные реформы, - говорил мне профессор экономики, - наших детей станут пинать ногами, Испания превратится в курортный придаток Европы. Не изучая марксизм, - он улыбнулся, - в наше время нельзя понять мир. Я изучал марксизм в Париже, хотя, вы понимаете, это не моя религия. Смотрите, что получается: инженер не станет отстаивать свою точку зрения, даже если она правильна, потому что он опасается остаться без работы. Ему можно отказать в работе без объяснения причин. Он не имеет права потребовать объяснений. А оказавшись без работы, он немедленно станет нищим, потому что сейчас вся Испания живет 'взаймы', в рассрочку. Можно за два часа купить квартиру, обставить ее роскошной мебелью любого стиля, можно привезти в дом цветной ТВ и попросить фирму установить в машине кондиционер. Следовательно, после таких трат бюджет семьи будет рассчитан на долгие годы вперед: людям приходится ужимать себя в еде до минимума, чтобы вовремя уплатить рассрочку. Отсюда - рождение рабской идеологии: 'Чего изволите?' А в глубине души: 'Идите вы все к черту, дайте мне спокойно дожить до смерти'. И рождается всеобщая апатия, никому нет дела до технического прогресса...
- Вы нарисовали картину полной безысходности, - сказал я.
- Верно, - согласился собеседник. - Вы думаете, правительства Парижа и Бонна не понимают этого? Понимают, еще как понимают! Потому-то они и пытаются хоть как-то выполнить требования общественности - и в сфере социального обеспечения, и в регулировании отношений предпринимателей и рабочих, потому-то они стараются быть реалистами. А наше правительство занимается армией, военными трибуналами и внешней политикой. Экономика - это наука, это всегда кажется скучным и неблагодарным делом. А в ней, и только в ней, сокрыто крушение государства или его взлет.
- Ну хорошо, а каких сил вы больше всего опасаетесь сейчас? - спросил я. Армейских экстремистов? Политиков, ориентирующихся на жесткий курс? Фалангу? Кто сейчас представляет реальную силу в Испании?
- Рабочие комиссии, - ответил мой собеседник не задумываясь.
В Париже я встречался с одним из активистов этого нового мощного движения, которое охватило всю Испанию. Как известно, в Испании существуют официальные профсоюзы, или, иначе, 'синдикаты', построенные по вертикальной системе.
- Раньше, - рассказывал мне товарищ, прибывший в Париж нелегально по делам своей работы, - во время выборов в профсоюзы трудящиеся устраивали некие фарсы: на бюллетенях для голосования рисовали мордочки и вписывали имена своих 'делегатов' из произведений Сервантеса и Барроха. А потом мы подумали, что это забвение Ленина, забвение его указаний о тактике, о легальной форме борьбы. И мы начали выдвигать в Рабочие комиссии наиболее достойных рабочих коммунистов, католиков, социалистов. Рабочие комиссии начинали свою работу исподволь, поднимая вопрос о том, как лучше установить бачок с водой в цехе, а кончилось это всеобщими забастовками, которые носят экономический и политический характер. Ты видел своими глазами демонстрации в Мадриде в 'день амнистии'. А перед этим забастовали рабочие Мадридского метро, когда правительство приняло решение заморозить зарплату. И мы добились повышения зарплаты на сорок процентов. И мы добились равной оплаты за труд для женщин. И мы вывели на демонстрации рабочих Гранады, Барселоны, Севильи. Высший трибунал признал нас нелегальной организацией, за нашим лидером - Комачо - охотится полиция. но мы существуем, мы - реальная сила в стране, не считаться с которой нельзя.
Это верно. С Рабочими комиссиями в Испании считаются. В стране, где всякая оппозиция запрещена (можно, конечно, создать 'Общество по защите мини-юбок' или 'Совет протекции брюкам-клеш из фланели', это можно; а 'Клуб друзей ЮНЕСКО', созданный, кстати говоря, с разрешения властей, сплошь и рядом сталкивается с полицейским произволом: то разгонят собрание, то задержат руководителей, то конфискуют литературу), именно Рабочие комиссии являются массовыми организациями, которые представляют классовые интересы трудящихся...
Испания бурлит.
Суд в Бургосе показал со всей очевидностью, что всякие красивые слова о 'новом курсе', о 'демократизации' есть не что иное, как фарс. Об этом говорят не только в Мадриде - об этом пишут буржуазные газеты в Париже, Лондоне и Бонне.
Трудно предсказать, как будут развиваться события в ближайшем будущем, но то, что Испания на грани крупнейших социальных и политических сдвигов, - в этом сомневаться не приходится... Нельзя стучаться в ворота сегодняшнего мира, надев черные капюшоны инквизиции. Эти черные капюшоны конечно же по душе мракобесам ку-клукс-клана и фашистам фон Таддена, но не за этими отбросами общества сейчас сила.
...Антонио остановил машину на зеленых холмах Каса-дель-Кампо. Солнце осторожно тронуло белые громадины домов. Город сделался розовым. И облака стали розовыми, и голуби, и крыши. Солнце всходило над Испанией, и все вокруг делалось чистым, зримым и близким.
- Помнишь, - сказал Антонио, - Хемингуэй писал, что после своей родины он больше всего любит Испанию? Нашу Испанию, где он писал свои книги о республиканцах. А как я люблю ее! Как любим ее все мы, испанцы! Жизни не жаль, только б пришло сюда счастье. - Он помолчал и тихо закончил: - Оно придет. Скоро придет.
Ездил в Саламанку. Этот средневековый город сейчас стал музеем. Здесь всё история. Беседовал с университетской профессурой. Один из профессоров был учеником Унамуно. Мигель Унамуно - философ и писатель - сейчас очень популярен в университетах Испании. К нему по-разному относились - и у нас и в Испании, а в истории этого человека как в капле воды отражаются все противоречия страны.
Сейчас кое-кто пытается сделать Унамуно столпом националистического движения. Но это отнюдь не так. Долгое время он был изгнанником; победа 'республики 1932 года' его тоже не устроила: бедные остались бедными, богатые - богатыми.
Унамуно был ректором Саламанкского университета, когда фалангисты вошли в город. Во время праздника 'Дня открытия Америки' Унамуно сидел в президиуме вместе с епископом Саламанки и с женой генералиссимуса Франко.
Когда старый командир Иностранного легиона, генерал Астрай, друг Франко, провозгласил в конце своей речи девиз легиона: 'Да здравствует смерть!' Унамуно обернулся к генералу и сказал: 'Вы можете победить, но вы никого не убедите в своей правоте'. Военные ринулись к старому философу, хватаясь за пистолеты.
- Проклятые профессора! - орали офицеры в серебряных аксельбантах. - От вас все несчастья!
Унамуно был посажен под домашний арест и освобожден от обязанностей ректора университета Саламанки. Через полгода философ умер.
Националисты сейчас 'забыли' обо всем этом. Им важно заручиться поддержкой убитого ими философа, ибо с самого начала режим выступал против интеллигенции, возвещая, что из-за нее 'все беды и трагедии'.
Националистам выгодно заручиться Унамуно - хоть и мертвым, - потому что молодежь, особенно левое студенчество, находят в трудах (в записанных литерах, а не в произнесенных в пылу полемики словах) ответы на многие тревожащие их вопросы.
'Да, в частностях мы можем ошибаться, - говорят националистические пропагандисты, - однако в главном мы всегда стояли на единственно верном пути. Даже Унамуно говорил об этом...'
Встретился с одним из интеллектуалов, входящих в полулегальный 'Клуб друзей ЮНЕСКО'. Кружок существует при молчаливой поддержке министерства иностранных дел, которому необходимо выходить на международную арену, и при громком неодобрении со стороны полиции. Несколько раз 'Клуб друзей ЮНЕСКО' разгоняли, а лидеров задерживали на 72 часа в полицейских участках.
Познакомился с Рафаэлем Тайбо. Он из семьи графа, северянин, известный испанский интеллектуал, являющийся бессменным председателем 'Клуба друзей ЮНЕСКО'.
Беседовал с отставным генералом авиации, который сейчас находится в молчаливой оппозиции к режиму. Он объяснял мне, каким образом в Мадриде научились умению пользоваться
