сколько у тебя седых волос.
- Такое свойство волос.
- Такое свойство души, - отвечает Лена. - У меня вот нет.
- Ты женщина, я мужчина, к тому же нефтяник.
Алексей отшучивается, - значит, дело серьезно.
- Как только я сам окончательно пойму, что случилось, за что и почему меня поперли, где моя ошибка, я тебе расскажу. Я должен обдумать, в чем я был прав, а в чем виноват.
- Будешь извлекать уроки из своих неприятностей? - спрашивает Лена.
- Обязательно.
Алексей изменился, выглядит старше. Он страдает, - видно, его крепко ударило, - но не жалуется. Будет молчать, улыбаться и 'извлекать уроки'.
- Но все-таки что случилось? - допытывается Лена со свойственным ей упорством.
- Ты спрашиваешь: что? Сорвано было пять сроков пуска завода. Вот что. Выговоров я имел примерно два-три в год. Ну и что? Конечно, я директор был плохой. А завод построили героически. Много было нового, неизвестного - и одолели. Каким чудом? Я вижу на твоем лице немой вопрос, тебя формулировочка интересует. Могу сказать: снят за необеспечение сроков ввода завода в эксплуатацию.
Лена вздыхает. Два-три выговора в год. Нахлебался.
Зато нет худа без добра. Теперь он покончит с заводом наверняка и будет заниматься чистой наукой. Честолюбивое воображение сестры всегда рисовало Алексея ученым, профессором, и ей казалось непонятным, почему он упорно уходит от своей судьбы.
Еще в школе Лена возмущалась: на вечерах, когда другие выступали со сцены с речами, читали стихи, танцевали и были на виду, Алексей в коридоре возился у рубильника или подвешивал лампочки. Что за любовь к незаметной работе! А ведь он не лишен честолюбия, чемпион химии.
- Как же так? - упрямо говорит Лена. - Я не понимаю.
- Кое-кто торопился скорее ленточку перерезать. Отрапортовал и пошел. Что дальше будет, ему наплевать. А я хотел такие крекинги, чтобы давали хороший бензин и в полтора раза больше. Мне важно было не только построить завод, но и то, что будет потом.
- Я так и знала. Опять крекинг. Я еще помню, как ты говорил, что война моторов - это и война моторного топлива.
- Говорил, - Алексей улыбается.
- Вопрос в том, у кого будет больше бензина. Это усвоила вся наша семья. Даже тетя Надя.
- Не только больше, но и лучше.
- Естественно, 'октановое' число. И что - эта мечта осталась?
- Осталась.
- Значит, опять завод?
- Вероятно.
- Но ты ученый! Ты создан для науки!
- Завод тоже наука.
- С тобой спорить бесполезно!
- Тогда не спорь, - благодушно говорит Алексей. - Я буду потакать тебе, а ты мне.
Оба смеются.
Лене хочется расспросить брата про девушку на вокзале и узнать, как он теперь относится к Вале. Но и этот разговор нелегко начать.
- Да, - как бы вспоминая, говорит Лена, - я все хочу тебя спросить, Алешенька...
- Спроси, спроси, - усмехается он.
- Как у тебя с Валей?
- Я Вале год не писал. Устраивает тебя?
- Меня - да. Но Валю, наверно, не устраивает.
Алексей хмурится: о таких вещах не разговаривают даже близкие люди. Настойчивость Лены ему неприятна. Он смотрит на Лену. Сестра пополнела, у нее здоровый, цветущий вид. Исчезло выражение упрямства, которое всегда было на ее лице. Выражение исчезло, но упрямство осталось.
- Слушай, а кто была девушка на вокзале? - спрашивает Лена.
- Одна знакомая.
Этот ответ Лена уже слышала вчера по телефону от самой знакомой.
- Алешенька, я меньше всего хочу вмешиваться в твои дела, - с достоинством произносит Лена.
- Как бы не так, ты очень хочешь вмешиваться, но это тебе не удастся, говорит Алексей.
Лена огорчена.
Алексей производит впечатление мягкого, покладистого человека, но он не мягкий и не покладистый. Говорить с ним - как камни таскать. Он любит, только когда Лена рассказывает про своих больных, про операции, которые она делала. Тогда он слушает.
- Валя очень неискренний человек, - говорит Лена.
- Ну и что, - усмехается Алексей, - что с того?
- Очень симпатичная та девушка на вокзале, которая тебя встречала, говорит Лена.
- Вот как? - смеется Алексей. - Чем же?
'Тем, что она не Валька', - хочется сказать Лене, но она отвечает:
- Молодая, очень молодая, как это хорошо!
На лице Алексея отвратительная ухмылка, знакомая Лене еще с тех далеких времен, когда брат кричал ей: 'Все девчонки дуры!'
Надо считать, что разговор окончился ничем. Брат стал жестче, суровее, мудрее. И дело тут не в морщинах, которые появились на его загорелом добром лице.
- Я так и думала, что тебя сняли несправедливо, - говорит Лена, вдруг задохнувшись от жалости.
- Нет, Ленуся, чего-то мне не хватает для номенклатурного работника.
- В войну ты был главным инженером, и никто не находил, что тебе чего-то не хватает для Номенклатурного работника.
- Несравнимые вещи. То война, и главный инженер - не директор.
- Возможно. Но я считаю, что твое место в лаборатории, - опять принимается за свое Лена. Она способна без конца бить в одну точку.
- Пойдем-ка чай пить, - говорит Алексей, - так будет лучше. И с мамой я еще совсем не разговаривал.
- Идем к маме. Сейчас она начнет ахать и жаловаться, держись. Ждали тебя, ждали, дождались, слава богу, - Лена толкает брата к дверям.
Алексей улыбается. Он знает, что ему предстоит выслушать главным образом неприятные новости и жалобы домашних. Это понятно - он тот, кто принимает все на себя.
Смешно: семья, дом родной работает, как машина, в его отсутствие, а стоит Алексею появиться, машина разлаживается. И Алексей должен выручать, помогать, налаживать, он сильный, опора семьи, как говорится.
- Как дела, мамочка? - спрашивает Алексей.
- Неважно, дорогой, - отвечает Вера Алексеевна, почти готовая заплакать от участливого голоса сына, от того, что он здесь, с нею, ее взрослый, умный сын, ее гордость. - Все воюю, сыночек, устала.
Алексей берет руки матери в свои и целует. У нее маленькие руки с пальцами, испорченными ревматизмом. Когда-то ее руки были обморожены и до сих пор болят в холодную погоду.
- Мама, мама...
- Устала, никуда больше не гожусь.
Алексей не разрешает себе улыбнуться, хотя ему знакомо это предисловие.
- Конечно, так я и поверил, - говорит он.
- Да, мы старая гвардия, - свирепо соглашается Вера Алексеевна. - Я ведь напрямую режу, я не молчу.
- Уж наша мама не молчит, - вставляет Лена, никогда не отличавшаяся почтительностью.
- Не лезь, - просит сестру Алексей, - не вмешивайся. Тетя Надя, а ты? обращается он к старушке,
