интересующем его предмете, отпечатанную в пятидесяти экземплярах на роскошном пергаменте. С чувством особенного уважения он поднес брошюру мандарину, ни слова не понимавшему в прекрасном английском языке, которым она была написана. Злые языки говорили, что в большом труде профессора Ойленштуса, появившемся в свет немного позже монографии лорда, есть некоторые открытия, позаимствованные у его ученика. Как бы то ни было, в действительности профессор никогда не соглашался с лордом. Стоило лорду сказать «да», чтобы профессор немедленно закричал «нет'. Этому свойству своего характера он был обязан тем, что лорд никогда не расставался с ним. Профессор служил такой же приправой к любому настроению лорда, как натертый хрен к бифштексу. Стоило лорду слегка заскучать, что случалось с ним довольно часто, хотя бы при получении ежемесячных писем адвоката с просьбой бывшей жены увеличить содержание и с угрозой в противном случае выступить на подмостках кафе-шантана под фамилией законного мужа, — он сейчас же вызывал профессора и подбрасывал ему самый нелепый парадокс на любую тему. Профессор со своим твердо и раз и навсегда выработанным мировоззрением немедленно возмущался, и между друзьями возникал бесконечный спор, в котором лорд пользовался чисто парламентскими наследственными приемами защиты любого положения, профессор же — приемами защиты научной диссертации. Последующее изложение фактов оправдает парадокс лорда, что прогресс строится, в сущности, только на различии мнений.
В тот же вечер первого апреля 1914 года беседа на вилле на Пятой Авеню не клеилась. Хозяин, пароходный король Визерспун, был утомлен. Его пленяла мысль скупить все акции своей компании, но почему-то за последнее время акционеры особенно цепко держались за них. Гений биржи не находил пути к овладению ценными бумагами без больших потерь. Принимая гостей в лице лорда и профессора, он все же думал о новых комбинациях, которые притягивали его, как рулетка игрока. Именно тем, что он отдавался делу весь, целиком, со всем своим временем, он сколотил свои миллиарды. Деловые люди не меняют привычек ради гостей — король не искал тем для беседы.
Лорд скучал. Его не интересовали акции, а он видел, что хозяин ни о чем другом говорить не может. Корыстное направление ума миллиардера возмущало лорда. Он мысленно решил вычеркнуть Визерспуна из числа своих друзей и думал только о том, чем заполнить остающееся по необходимости время этого тягостного визита. Он посмотрел на профессора, как всегда, обращаясь к нему за развлечением.
Профессор невозмутимо глотал ликер и, по-видимому, ничего не имел против молчания. Он сосредоточенно склонил лысую голову и рассматривал узор на фаянсовой чашке. Лысина почему-то раздражала лорда. Он отвел глаза, но во всей комнате не было ничего любопытного. Он снова посмотрел на профессора. В голове лорда не было парадоксов, а лысина все больше раздражала его. Он посмотрел на стену, на погруженного в свои мысли миллиардера, незаметно зевнул и случайно бросил взгляд на брошенную газету. Газета лежала последней страницей кверху, и лорд, скучая, прочел выделенное жирным шрифтом объявление: секрет средства для ращения волос. Лорд хотел было протянуть объявление профессору, но, не надеясь, что это рассеет тоску, лениво взял газету и прочел объявление сам. Глаза его внезапно блеснули, он аккуратно сложил газету, сунул ее в карман, встал, прошелся и сказал несколько дрожащим голосом в предчувствии парадоксов и развлечения:
— Профессор, я все время думал о последних выловленных нами водорослях. Вы правы, строение их необычно. Они поразительно насыщенны, если можно так сказать. Их пышная форма, цвет — все это заслуживает особого внимания. Я знаю, вы считаете меня романтиком науки, с вашей точки зрения это скорее осуждение, чем похвала.
Профессор тотчас же насторожился. Он привык угадывать значение переливов в голосе лорда и приготовился к бою. Весело и приподнято лорд продолжал, забыв о недавней скуке:
— И все-таки, после всестороннего размышления, я должен с полной ответственностью за свои слова заявить, что в отношении этих водорослей единственно приемлемой кажется мне следующая гипотеза: они выращены в искусственно созданных условиях, они вовсе не испытывали всего давления воды в этом месте океана, они выращены в таком месте, которое на земном языке называлось бы теплицей.
Профессор засмеялся деревянным скрипучим смехом и вздохнул облегченно. Он ожидал худшего.
— По англосаксонским понятиям, вы необычайно остроумны, сэр, — сказал он. — Англичане ценят шутку по максимальности ее неправдоподобия. Вы сегодня побиваете даже английский рекорд.
Но лорд остался серьезен. Он прекрасно владел собой. Профессор раскрыл рот, когда услыхал короткое, резкое заявление, произнесенное тоном Галилея, утверждающего, что Земля вертится:
— Я говорю серьезно. Водоросли выращены в теплице.
Лорд отвернулся и сел, словно не желал больше принимать участия в споре. Он хорошо знал профессора и умел доставлять себе развлечения. Убедившись, что лорд не шутит, профессор вскочил и, захлебываясь от непритворного возмущения, не заботясь даже о приличии, закричал:
— Я бы раз и навсегда запретил скучающим аристократам заниматься наукой! Вы понимаете, что вы говорите? Что же, по-вашему, за этими водорослями ухаживали? Культивировали их? Может быть, даже поливали? Поливали на дне океана! Это изумительно!
Лорд повернулся к профессору и смерил его великолепно выдержанным взглядом. Он наслаждался. Развлечение, называющееся у актеров «розыгрышем», было в полной мере.
— Да, — сказал он. — Во всем, что вы говорите, я не вижу ничего невозможного.
Профессор, никогда не умевший смирить свое бешенство перед холодной выдержкой лорда и тем именно доставивший лорду столько прекрасных минут, страдая оттого, что он не мог понять, шутит ли его патрон или нет, уже не кричал, а вопил:
— Вы, может быть, договоритесь до того, что на дне океана имеется центральное отопление? Электрический свет? Школа садоводов? Парламент подводных жителей?
Лорд ответил еще спокойнее:
— Это не имеет прямого отношения к водорослям, но и в этом я не вижу ничего невозможного.
Профессор, распалясь до предела, наполнил криком, казалось, всю Пятую Авеню:
— Нет, имеет! Все имеет отношение. Лютер, защищая свои тезисы, отверг же папу римского. А что должны признать вы, защищая ваши? Вы понимаете это? Сделайте-ка логический вывод из всей бессмыслицы, которую вы произнесли с таким апломбом! Ну!
Лорд пожал плечами.
— С вами трудно спорить, профессор. Вы излишне горячитесь. Великие открытия, впрочем, всегда встречали брань и насмешку, и даже ваш Лютер был достаточно ненавидим современниками. Поймите, меня интересуют лишь водоросли, потому что они — мои специальность и страсть. Я вполне правильно, научно и обоснованно доказываю вам, что их происхождение искусственного характера. Вы же требуете, чтобы я точно рассказал вам политическое устройство неизвестного мне и, полагаю, никому в надводном мире государства. Весьма возможно, что мое небольшое, но тем не менее великое открытие в одной области науки приведет человечество к небывалым открытиям и в других областях. Вам угодно, чтобы я строил предположения и не по своей специальности?
— Да, мне угодно. Я хочу, чтобы вы поняли, до каких абсурдов может договориться английский лорд. Все это тесно связано одно с другим. Вывод, сэр, вывод, сделайте-ка вывод! — ехидно прокричал профессор.
Лорд был абсолютно спокоен и холоден.
— Извольте. Раз я говорю: водоросли выращены искусственным путем, я могу задать себе вопрос — где? В таком месте, которое мы называем теплицей. Как бы мы ее себе ни представляли, она кем-то построена, потому что, конечно, не сами водоросли воздвигли ее. Это еще потому постройка, что она предохраняла водоросли от давления воды: глубина, на которой они найдены, не соответствует их окраске и насыщенности. Ясно, что подобная постройка могла быть возведена лишь высокоразвитыми, культурными и разумными существами, которые руководились если не научными целями, то соображениями практической пользы, потому что эти водоросли кажутся мне вполне пригодными в пищу. Конечно, наука пока не давала никаких оснований предполагать, что на дне океана живут какие-либо разумные существа. Остается предположить, что эти существа так же прячутся под крышей, выдерживающей давление нескольких километров воды, как эти водоросли. Отсюда ясно следует, как необходимость железной, я подчеркиваю, профессор, железной логики, что эти существа — люди, потому что никакой вид других существ не может достичь столь высокой степени культуры. Следовательно, на дне океана имеется коллектив, колония, государство, если хотите, — это уже несущественно. Флаг известной вам державы, конечно, не развевается
