королевских служащих. Мы хотим положить этому конец. Мы можем заглянуть в твою конюшню?
- Да, пожалуйста, если только старые мерины представляют интерес. Но вы же не верите, что я...
- Верите? - фыркнул комендант и повернулся на каблуках. Все его люди направились к конюшне. Было ясно, что они бывали здесь раньше, когда искали чужих лошадей. Через некоторое время они вышли.
- А Хемминг Фогдеубийца? - спросил комендант.
- Я не видел его... - заверил Бенедикт таким тоном, что Силье, действительно, поверила бы ему, если бы не знала правды. - С этим хамом у меня нет ничего общего.
- Тем лучше для тебя.
Кое-кто из помощников обыскивал и другие хозяйственные постройки. Возможно, они думали, что какой-нибудь конь спрятан среди коров.
Покончив с этим, они отправились дальше.
- Остерегайся, Бенедикт! - крикнул комендант через плечо. - Мазня на церковной крыше не дает тебе свободного доступа на небо!
- Так же, как и нарушение покоя! - отозвался Бенедикт.
Так она узнала, кто был мужчина в волчьей шубе. Дюре Аулсон... Слышала ли она о нем раньше? Злейший враг датских властей в Тренделаге, которого было невозможно найти, когда за ним охотился фогд. Потому что все охраняли его.
Открытой ненависти к королю не было. Крестьянам было, как правило, безразлично, кто здесь правил. Когда пятнадцать лет тому назад шведы заняли эту часть страны, местное население хорошо приняло новых господ. Когда шведы покинули Тренделаг, то его жители смирились с тем, что вновь переходят под власть датчан, не очень протестуя против этого. Копенгаген или Стокгольм все было так далеко. Пока у местных жителей был хлеб насущный, им было безразлично, как зовут короля. То, из-за чего крестьяне поднимали шум, были налоги и другие близкие им дела.
Однако всегда находились активные бунтари... И самым главным, мужественным и снискавшим восхищение был Дюре Аулсон. Силье никогда его не видела, понятия не имела, какого он возраста. Теперь она, во всяком случае, знала, как он выглядит.
И, конечно, она не стала бы его выдавать! Неприятно, что никто не хотел назвать его имя, когда она об этом спрашивала. А Хемминг... Она чувствовала теплоту в сердце. Да, что он бунтовщик, она уже догадалась. Как видно, Бенедикт тоже стоял на их стороне.
Теперь у нее была возможность снова увидеть Хемминга. Ах, она так отчетливо видела перед собой дразнящие искорки в его глазах. И его рот, словно созданный для улыбки. И такие светлые волосы, искрившиеся в лунном свете...
Молодое неопытное сердце Силье было переполнено новым чувством. То, что ее привлекала одна внешность, было естественным - юности свойственно слепое обожание. Такое обожание, которое закрывает глаза на все недостатки и создает добродетели, которыми должен обладать избранник.
День не казался для Силье долгим. Хутор скоро затих, женщины спросили у Силье разрешения еще одну ночь повозиться с детьми. Разумеется, они, такие приветливые, получили его.
Силье не предполагала, что может так легко заснуть. Но ошиблась. Одни сны сменялись другими. Во сне она тихонько стонала. Ее руки и ноги слегка вздрагивали, точно она пыталась уйти от кого-то. Она лежала на холме за усадьбой, где жила с родителями. Далеко вдали виднелась 'Вечерняя страна'. Горные вершины, зубчатые, с трещинами... За ними скрывались долины. Небо было золотисто-красным. Кто-то поднимался с гор в воздух. Черные фигуры с широкими крыльями. Ее демоны. Во сне Силье инстинктивно пыталась защититься. Их было не так много. Может быть, шесть-восемь. Но они были опасны. Они легко скользили по воздуху, но она знала, что их глаза уже нашли ее, хотя они притворялись, что не видят ее. Вдруг она обнаружила, что она голая. Но это ничего не значило, потому что никто не мог ее видеть. Только духи бездны, и это было приятно сознавать.
Она растянулась на траве, вожделенно раскинула тело. Наконец они были ближе. У нее застучало сердце. Теперь она увидела их отчетливее. Они были голые, они были мужчины. Демонические лица обладали гипнотической притягательной силой. На руках у них были длинные когти, а тело представляло нечто среднее между человеком и зверем, - да, во многих отношениях они напоминали зверей.
Они видели ее и желали ее. Но они никак не могли спуститься к ней. Они кружились вокруг на определенном расстоянии, словно что-то удерживало их, словно они ждали чего-то. Она видела лицо одного из них. Оно было красивым и тонким, несмотря на гротескные искажения. Лицо молодого парня, обрамленное золотистыми локонами. У него были рога, как у оленя. Она узнала его и затрепетала от радости, увидев его снова. Но он тоже не осмелился спуститься вниз. Нижняя часть его тела была, как у оленя, руки превратились в туго натянутые крылья. Так или иначе, она хотела, чтобы он не был голым, это ее очень оскорбляло. Ей нравилось смотреть на его красивое лицо. Больше она ничего не желала.
Вдруг они все отдалились от нее на почтительное расстояние. Над страной теней летело еще одно существо, больше и опаснее других. Оно остановилось поодаль и замерло на фоне пылающего неба. Но хотя расстояние было большим, Силье могла видеть, кто это был. Она узнала его лицо. Манящее, отталкивающее, притягивающее... Черные спирали волос, падающие на лоб, устремленные на нее сверкающие глаза. Но как она ни старалась, она не могла разглядеть его тела. Она хотела его видеть, но оно оставалось в тени. Она могла различить только его контуры, и это навело ее на мысль о фавне или сатире...
Она чувствовала слабость и тяжесть в своем теле, тяжело дышала, ощущала странное возбуждение. Она слегка пошевельнулась в траве, немного подтянула ноги, испуганная, околдованная.
Тут он слегка взмахнул крыльями и стал приближаться.
Она вскрикнула так, что проснулась. Она продолжала лежать, тяжело дыша, испытывая облегчение и разочарование в одно и то же время, потому что сон резко оборвался именно на этом месте. Она испуганно почувствовала, что ее тело горело так, как никогда раньше. Она была взволнована, потрясена, пыталась закрыть срамное место руками. Но ее руки зажгли искру - и теперь не было пути назад. Обессиленная, она упала, полумертвая от чувства стыда и счастья, которое она только что ощутила. Все это было, однако, так просто и естественно. Силье становилась взрослой.
Церковь, которую расписывал Бенедикт, была не того прихода, к которому они принадлежали. Свою приходскую церковь он расписал давно, по его словам, каждая пядь свода там была украшена им. Но недалеко отсюда находилась церковь соседнего прихода, и именно ее он продолжал расписывать теперь. В первой половине дня он взял с собой Силье и поехал туда в повозке. Бенедикт не относился к ранним пташкам. Его сине-красный нос свидетельствовал также о том, что он принадлежал к людям, ценившим радости крепких напитков.
Силье была уверена, что все могут прочитать на ее лице пережитое этой ночью. Но, как ни странно, это было, видимо, просто самовнушение. Никто, казалось, не заметил ничего особенного, все разговаривали с ней просто и естественно.
Странно! Для нее это был переворот, и такой постыдный, что она могла бы умереть. То, что человек, которого она желала, был не тот, не меняло дела.
Пока они ехали, Бенедикт без умолку болтал. Держа вожжи, он правил старой кобылой, а Силье сидела рядом с ним. Он рассказывал о своих триумфах художника, о красивой иконописи, которую он выполнил. Он громогласно бранил реформаторских пасторов за то, что они дали указания закрасить всю старинную красивую иконопись белой известкой, потому что, как они утверждали, часть фресок была неприличной.
- Неприличные! - возмущался он. - Нет ничего неприличного в любви, Силье. Все естественно и красиво. Это мысли старых святош неприличны.
Услышанное немного успокаивало ее.
- К счастью, нашлись и разумные пасторы, которым удалось остановить такую заботу о благонравии. Они напомнили слова Григория о том, что 'те, которые неграмотны, будут читать по картинам'. Вот что значит понимать ценность церковного искусства! Ты должна увидеть моего ангела на Страшном суде, Силье. О, это великолепное творение! В качестве натурщика я использовал Хемминга. Она снова покраснела.
- Да, он явно был прекрасным натурщиком, - пробормотала она.
Бенедикт засмеялся:
- Но вряд ли с прекрасной душой. Кстати, не могла бы ты в качестве натурщицы позировать для соблазненной девственницы в сцене Страшного суда?
