Что мог он сказать в оправдание своей оскорбительной грубости и бешеного крика?
Новым криком: 'Убирайтесь вон!'
Но - странное дело! - теперь просительница, бросающая ему в глаза порицание, не только не возбуждает в адмирале большей злобы или мстительности мелкой душонки, а, напротив, вызывает в нем невольное уважение к смелости правдивой души, стыд перед нею и сознание своего позорного поступка.
Казалось, он был подсудимым перед строгим судьей-просительницей.
А она говорила:
- Извините, ваше высокопревосходительство, что осмелилась отнять у вас время. Я наказана за свое заблуждение... Покойный мой отец Нерешимов много помог ему, - он так хорошо вспоминал о своем прежнем капитане на 'Кречете'... И я все-таки уверена, что ваш гнев за мои слова не отразится на муже. Вы этого не сделаете! - почти просила Артемьева.
Адмирал еще ниже опустил свою седую голову, словно не решался поднять своих выцветших смущенных глаз.
И молодая женщина почти мягко прибавила:
- Ведь мои слова были вызваны вами... И, быть может, когда ваше раздражение пройдет, вы убедитесь, что не все просительницы так выносливы, как ваши подчиненные. И... и вам будет стыдно.
С этими словами Артемьева хотела уйти.
Адмиралу уже было стыдно.
И стало еще стыднее оттого, что просительница, да еще дочь славного Нерешимова, его приятеля, который вышел в отставку, защищая свое человеческое достоинство, даже не желает говорить о своем деле.
'А ведь у бедняжки, верно, горе... Такие безнадежные глаза. И как похожа она на отца... Такая же... характерная...' - подумал адмирал.
И, взволнованный, испуганно воскликнул:
- Не уходите, Софья Николаевна!..
В голосе адмирала звучала мольба.
И виновато прибавил:
- Простите, если только можете, виноватого старика!..
Молодая женщина не ожидала такого впечатления ее смелых слов. Она не сомневалась, что после них дело ее потеряно и не стоило обращаться к адмиралу с просьбой.
И вдруг такая перемена!
Софья Николаевна была тронута. Она уж была готова если не оправдать грубого деспота-старика, то значительно уменьшить его вину. Теперь ей казалось, что она уж слишком резко обошлась с ним, словно бы забывая, что только благодаря этому адмирал почувствовал свое бессердечие и стыд.
Сама взволнованная и смущенная, молодая женщина промолвила:
- О, благодарю вас, Василий Васильич!
- Не вам благодарить, а мне... Вы проучили старика... Присядьте, Софья Николаевна... Вот сюда, на диван...
Она опустилась на диван. Адмирал сел напротив.
- Что в вами?.. Чем могу быть вам полезен, Софья Николаевна? - спросил он.
Казалось, спрашивал не сухой формалист-адмирал, а ласковый, учтивый, добрый отец, старавшийся загладить вину перед обиженною дочерью.
III
- У меня к вам большая просьба, Василий Васильевич! - серьезно, значительно и тихо проговорила молодая женщина. И смущенно, краснея, прибавила: - Но только попрошу вас, чтобы она осталась между нами.
- Даю слово, что ни одна душа не узнает, Софья Николаевна.
- Прикажите назначить мужа в дальнее плавание. Я знаю, что освобождается место старшего офицера на 'Воине'. Муж имеет все права на такое назначение... Я прошу не протекции, а только напоминаю о праве.
Адмирал изумился.
Он припомнил, что муж просительницы, симпатичный, красивый блондин, еще два месяца тому назад отказался от блестящего назначения на Восток.
- Так, значит, ваш муж раздумал...
- Как раздумал?
- Он ссылался на семейные обстоятельства, когда я предлагал ему отвести миноносец в Тихий океан.
Кровь отлила от лица Артемьевой, и она решительно сказала:
- Он не хочет в плавание... Но ему необходимо идти... для его же пользы...
Адмирал пристально посмотрел на красивую женщину. Она перехватила этот взгляд, казалось ей, подозрительный, и, гордо приподнимая голову, строго промолвила:
- Я люблю мужа и семью... Оттого и прошу вас отправить его в плавание...
- Разве он?.. - сорвалось у адмирала.
- Он благородный, честный, деликатный человек! - с горячею страстностью воскликнула Софья Николаевна, словно бы вперед запрещая кому-нибудь сказать о муже что-нибудь дурное.
- Я знаю... Как же... И способный офицер...
- Еще бы!
- С удовольствием исполню вашу просьбу, Софья Николаевна...
- И скоро он уедет?
- А вы как хотите?..
- Как можно скорее.
- Ему будет приказано через три дня уехать к месту назначения.
- Благодарю вас, Василий Васильич!
Лицо Софьи Николаевны немного прояснилось, и она поднялась с дивана.
Адмирал крепко пожал ее руку, проводил молодую женщину до двери и, почтительно кланяясь, сказал:
- Дай вам бог счастья. Не поминайте лихом!
- Добром вспомню, Василий Васильич!
- И если я буду вам нужен... зайдите.
- Непременно. От часу до двух - в министерстве...
- И ко мне прошу.
- Разве в особо важном случае... Иначе не ворвусь...
В прихожей Никита, подавая просительнице накидку, весело промолвил:
- Вот барыня, и слава богу...
- Вам спасибо, большое спасибо! - сердечно ответила молодая женщина.
Она полезла было в карман, но Никита остановил ее словами:
- Я не к тому, барыня... Не надо... А, значит, 'лезорюция' от него вышла?
- Вышла...
- Вот то-то и есть... Только надо с ним, как вы...
- А как?
- Не давать спуску... Я слышал, как вы, барыня, отчитывали... Небось, войдет в рассудок! - довольный, сказал Никита и низко поклонился Артемьевой, провожая за дверь.
Она опустила густую вуаль, словно бы не хотела быть узнанною, торопливо спустилась по широкой лестнице и, очутившись на набережной, прошептала:
- Что ж... По крайней мере дети спасены!
Слезы невольно показались на ее глазах.
Софья Николаевна взглянула на часы. Было четверть первого.
И она наняла извозчика и попросила его ехать скорее в десятую линию Васильевского острова.
Софья Николаевна не любила, чтобы дети сидели за столом без нее.
IV
Два мальчика-погодки - шести и пяти лет, и двухлетняя очаровательная девочка с белокурыми волосами,
