Прочел вывод дважды, трижды и у него внезапно пересохло во рту, он осекся. В справке эксперт делал категорическое заключение о том, что между представленным на исследование образцом и почерком подозреваемого Петра Сухого тождества не установлено.
– Дайте мне, я хочу сам прочесть, – Саныч, заметивший перемену в его лице, протянул руку к справке, – Ну вот! Тут же сказано все. И я вам твержу – это писал не я. Я всего-навсего попросил сделать гравировку на той железке, на медальоне!
– Как он попал к тебе этот медальон? Где ты его взял? Где ты взял шнурок, что мы у тебя из кармана достали? Вот этот шнурок – где? Ты малахольный совсем, что ли? На свет вчера только родился? Не понимаешь, что это убойная улика против тебя. Ты твердишь, что ни про какие убийства, ни про трупы, ни про кунсткамеру ничего не знаешь. Клянешься, что никого не убивал. Ладно, – Колосов зло прищурился. – Я тебе верю. В данный отдельный момент я тебе верю, и допускаю – ты ни в чем невиновен. Тогда… совсем уже непонятно, что ты нам тут такого вола-то крутишь, врешь, дурачком прикидываешься. Повторяю тебе в сотый раз: у тебя изъята улика, сходная с уликами, изъятыми с четырех трупов. В том числе и с последнего – Кирилла Бокова. Или ты заявишь, что и о таком ничего не слышал? Ах, про Бокова ты слышал. Ну, и на этом спасибо. Так вот на данный отдельный момент по всей совокупности улик и фактов ты подозреваешься в этих убийствах, за которые, между прочим, пожизненное светит, парень. Ты, и никто другой. И сколько бы ты тут нам лбом об пол не стучался, сколько бы ни вопил: «Я ничего не знаю, не понимаю, я ни при чем» так вот голословно дуриком это у тебя не пройдет.
– Да меня попросили сделать эту гравировку. Просто попросили. Моя очередь с Варькой за жратвой была ехать, а там как раз мастер в ларьке, гравер есть, – Саныч на Колосова не смотрел, глядел на фотоснимки на столе. – Это же просто услуга с моей стороны. Я… что вы так смотрите на меня, точно я больной какой-то? Я и раньше ему такие гравировки делал, то есть не я лично, а мастерам отдавал…
– Раньше? Что ты сказал – раньше? Где?!
– Да не помню я.
– Вспомни, ну! – Колосов тряхнул его за плечо, – Где именно? На маршруте, как плыли, да? В Белозерске? В Угличе? В Череповце, когда теплоход там стоял?
– В Череповце. И когда под Угличем стояли, я на такси в город ездил. Он меня попросил, и я гравера в местном универмаге нашел. Но я… Мне на фиг не нужны были эти железки. Я и не знал, для чего они. Думал так, какие-то фишки прикольные, мало ли… Он меня просил, я делал.
– Кто тебя просил? Ну? Давай, парень, рожай. Сказал А, говори Б. Кто тебя просил? Что опять замолк? Ты на простой вопрос ответить можешь? Или язык снова проглотил? Ну?!
От его крика задрожали стекла в кабинете. Саныч откинулся на спинку стула, его лицо кривила судорога:
– Долгушин. Витька меня просил, – он покраснел, опустил голову. А когда вновь глянул на Колосова, в глазах его было странное выражение – смесь боли, унижения, преданности и стыда. И от одного этого быстрого взгляда исподлобья вся эта долгая, мучительная упрямая ложь, все эти прежние «не понимаю, о чем вы» разом отлетели, как шелуха.
Колосов понял: они снова вернулись с этим парнем к самому началу. К основе основ. Им вдвоем предстоит еще шаг за шагом пройти долгий путь – уже без вранья, без уверток, без истерики, без чего-то еще, чего и сам он пока еще до конца не осознал.
– Этот жетон – медальон с гравировкой, – спросил он хрипло, – ты ведь должен был отдать Долгушину сегодня. Вы ведь так договаривались с ним, да? Где он назначил тебе встречу? Во сколько?
– На Гоголевском бульваре в три часа, – Саныч отвечал еле слышно, – там клубешник один. Барды какие-то гужуются. Леха Жданович там у них мастер-класс ведет. После супермаркета я должен был Варьку на теплоход отправить, а сам тачку поймать и ехать туда. Долгушин туда приехал бы. Я из-за вас опоздал к нему.
Колосов кивнул оперативникам, вышел в соседний кабинет и связался с постом наблюдения, сопроводившим Виктора Долгушина, Лилю и девочку в кинотеатр «Пять звезд».
– Белая «Тойота» по-прежнему на стоянке, – доложили с поста.
– А фигуранты?
– Они в здании кинотеатра. Там от наших Поспелов и Ващенко в вестибюле. Сейчас сеанс идет, фильм «Троя». Наши подопечные в зале.
– Вы в этом уверены? – Колосов на секунду замолчал. – Вот что, придумывайте что хотите, хоть сигнал о ложном минировании, связывайтесь немедленно с охраной кинотеатра, прерывайте сеанс, включайте свет. Установите – в зале Долгушин, вместе с ребенком и девушкой, или его там нет.
Он вернулся у Санычу:
– Куда вы с ним должны были направиться с Гоголевского? После того, как ты передал бы ему жетон с гравировкой?
– Я лично никуда не собирался, – Саныч смотрел в сторону. – Мы еще накануне договорились – я Ждановичу должен был помочь, там концерт в клубешнике этом намечался на вечер, ну я и… Виктор меня попросил, он мне велел, чтобы я был со Ждановичем, пить ему много не давал.
Зазвонил мобильный – тревожно, резко.
– Никита Михалыч, мы подключили охрану, проверили зал. Только что. Пономарева и ребенок на своих местах, согласно купленным билетам.
– А Долгушин?
– Его в зале нет. Видимо, он вышел через запасной выход во время сеанса. Он покинул здание, а машину свою оставил.
Слушая, Колосов смотрел на понурого Саныча, на изъятый жетон с гравировкой, на снимки. Еще два часа назад все представлялось таким ясным…
– Быстро отвечай: что Долгушин говорил тебе, когда передавал медальон? – спросил он, дав отбой. – Гляди сюда, вот это число тут выгравировано после буквы «К» – 72. Лично тебе дата седьмое число второго месяца ничего не говорит? Тебе известно, кто родился седьмого февраля?
