Глафира (задумчиво). Я мечтала только о любви! Но даже и от нее я была отделена бедностью как пропастью.
Ана. Да, полезно время от времени вспоминать прошлое.
Глафира (с неожиданной и внезапной ожесточенностью). Нет, для него – вредно! Он вспомнит о солидной клиентуре, которую у него теперь отобрали государственные клиники! Или об элегантных девушках, с которыми играл в теннис. Или о маразматических светских дамах, которые не давали ему покоя, пока он не поставит им какой-нибудь диагноз.
Ана (c упреком, Глафире). Неужели это мешало ему быть честным человеком? Ведь именно тогда он предоставлял свою квартиру для нелегальных встреч. Сколько раз мы с Теодосием прятались у него от облав!
Глафира (саркастически). Какая предусмотрительность с его стороны!
Пауза. Все молчат. Глафира берет со стола сумку.
(Марии.) Прости, милая! Я ухожу, и больше меня здесь не будет. Если захочешь меня видеть, приходи в мастерскую.
Петринский (в бешенстве). Если она хоть раз пойдет в твою мастерскую, двери этого дома для нее закроются!
Глафира (спокойно и презрительно). Скоро твое мнение станет и для нее так же безразлично, как для меня! (Ане.) До свидания, Ана! (Выходит.)
Пауза. Петринский нервно расхаживает по холлу.
Петринский (гневно). Подумать только! Кичится бедностью, а сама живет не всем готовом!
Ана. Но и ты переходишь границы! Почему ты ненавидишь эту женщину?
Мария. Потому что он считает ее испорченной. Запрещает мне с ней дружить.
Ана (строго). Как ото – запрещает?
Мария. А вот так! Прямо и категорически, как оп привык.
Петринский (возбужденно, Ане). Неужели и ты считаешь поведение Глафиры нормальным?
Ана. Она немного странная! (Примирительно и снисходительно.) Ну и что? Есть женщины, которые эксцентричность поведения компенсируют блеском ума!
Петринский (с вызовом, подчеркнуто). А тебя не раздражает чрезмерное восхищение твоего супруга ее умом? И его привычка ходить к ней в мастерскую?
Ана (с громким смехом). Не смеши меня, Харалампий! Неужели нас должна раздражать дружба между людьми! Ведь мы живем не в рабовладельческую эпоху!
Петринский (взрывается). Хватит с этими эпохами! Все уши прожужжали! Я из одной эпохи, ты из другой эпохи, а между нами шляются типы из переходной эпохи! Такие, как Глафира! Ни рыба ни мясо!
Мария. Он и меня зачисляет в эту переходную эпоху, только великодушно забивает себя.
Петринский (саркастически). Ничтожество! Гордость супруга и украшение официальных приемов.
Ана. А ты разве не гордишься красотой своей жены? (Смеется.) Это называется «переходный период», а не «эпоха».
Петринский. Ну, я не знаю, как это называется. (Сердито машет рукой.)
Ана. И что плохого в Глафире?
Петринский. Я предпочел бы гордиться скромностью жены.
Ана. А зачем лишать приемы украшений?
Петринский. Я не люблю фальшивых украшений.
Ана. Ошибаешься, дорогой! Глафира превосходная, очаровательная женщина! Свободный и смелый дух в нашем новом мире! И к тому же человек искусства! Она великолепный, настоящий талант, хотя и платит известную дань формализму! Я очень люблю колорит и настроение в ее пейзажах.
Петринский. Да, конечно! Формализм легче всего протащить в пейзажах! Любая посредственность может им прикрыться.
Ана. Тебе бы только позлословить! Но я все равно не могу понять, почему ты запрещаешь своей жене дружить с Глафирой?
Петринский (вспыхивает). Слушай, милая! Когда я оперирую в больнице, я должен быть уверен, что моя жена сидит дома!
Ана (делает движение рукой). Так! Запертая в гареме, да?
Петринский (с гневом). А не разъезжает со всякими типами на машинах по дачам! Поняла?
Мария (хватается за голову). Господи! Когда это я разъезжала!
Петринский. Не бойся! Глафира научит!
Ана (разражается громким смехом). О, буржуа! Мелкий, неисправимый буржуа! (Продолжает смеяться.) Значит, по-твоему, Глафира испортит твою жену, так?
Петринский (сердито). А ты думаешь, научит ее скромной и экономной жизни?
Ана (продолжает смеяться). Но ты мелкий… мелкий буржуа! Хотя и превосходный хирург!
Петринский. Мне этого достаточно.
Ана (подходит к нему и кладет руку ему на плечо). Нет, этого тебе недостаточно, милый! Ты – гордость болгарской науки, твое имя известно за границей, скоро ты станешь академиком! Разве достойно такого ученого, как ты, мелочное и непочтительное отношение к жене?
Мария. Для него женщина – тупое существо, которым управляют только инстинкты и железы внутренней секреции. Она лишена ума, этики, достоинства.
Ана (удивленно). И ты все это терпишь?
Мария. А что делать? Для него главная добродетель в женщине – безропотное терпение.
Ана (Петринскому). Ты и обо мне такого же мнения, Харалампий?
Петринский. Ты входишь в другую категорию.
Ана. А почему бы в эту категорию не включить Глафиру и твою жену?
Петринский. Потому что ты получила одно воспитание, Мария – другое, а Глафира – третье. Поняла? Одним словом, все в твоей жизни способствовало тому, чтобы ты стала порядочной женщиной, а некоторые обстоятельства в ее семье… (Указывает на Марию.)
Мария (возмущенно его прерывает). Ну что непорядочного ты находишь в моей семье?
Петринский. Твой отец был против нашего брака! По его мнению, ты должна была выбрать себе мужа помоложе! А это утверждение – чистый биологизм и отрицательно влияет на твое поведение!
Мария (вне себя). Не переиначивай! Мой отец восставал не против твоего возраста, а против твоего прошлого. Он собрал о нем достаточно сведений. (В приступе гнева.) И боюсь, скоро ты заставишь и меня пожалеть, что я его не послушалась!
Петринский (ехидно). А-а! Вот признание, которое позволяет мне подозревать, что ты вышла за меня только ради карьеры в науке.
Мария (потрясена и возмущена). Господи!
Ана (гневно). Харалампий! Тебе не стыдно так оскорблять жену? И себя!
Звонок.
Петринский (Марии, сухо). Посмотри, кто там!
Мария выходит и возвращается с Велизаром.
(Увидев Велизара.) Ха! Только тебя здесь не хватало! Пришел требовать объяснений, да?
Beлизар (враждебно и сухо). Да, дорогой! Тебе давно пора дать мне эти объяснения. Твое поведение по отношению к моей жене просто недостойно. Предупреждаю, на этот раз
