наружу офицера, который уже пришел в себя, прыгнул за руль и резко рванул с места, успев заметить изумленные лица моих недавних попутчиков. Наверное, их накажут по служебной линии…
Машина была без милицейских надписей, видно, оперативная, поэтому я решил немного проехаться с ветерком. Как раз и улица хорошо называлась – Свободы. Возле 'Сходненской' я решил не играть с судьбой, остановился. Оба пистолета сунул в бардачок. Закрыв машину на ключ, бросил его под днище и неторопливо нырнул в утробу метрополитена… Тут вспомнил, что не вытер отпечатки пальцев с руля, и рванул по ступенькам наверх. Машина ждала меня, зеленая, как крокодил, и вовсю улыбалась решеткой радиатора. Ничего не оставалось делать, полез доставать закинутый ключ. Выудив связку и еще не разогнувшись, неожиданно увидел у своего носа пару крепких 'омоновских' ботинок. Подняв глаза, увидел, вы правильно догадались, постового милиционера, который и в дождь, и в стужу, и днем, и ночью не дает покоя таким мерзавцам, как я…
– Какие-то проблемы, браток? – спросил он меня очень участливо.
– Да вот, что-то глушитель стучит, – ответил я не менее дружелюбно. – Как бы не отломался.
Милиционер посочувствовал и отошел. У меня даже на душе потеплело: есть же отличные ребята в милиции. Протерев руль, быстро захлопнул дверцу, опять закрыл ее, а ключи на этот раз незаметно уронил в ближайшую урну.
Голубой вагон нес меня по черному тоннелю, сверху гигантской пульсирующей амебой распласталась Москва. Я закрыл лицо мятой газетой, сделав вид, что читаю. У меня начался синдром преследования. Странно, что до сих пор меня не пристрелили при попытке к побегу, не посадили в СИЗО с видом на ближайшее десятилетие.
Возвратиться к боссу – и надеяться на яркую, как свеча, жизнь? Уйти в никуда, стать на неопределенное время бомжем, а потом вернуться во Владивосток к матери и сказать, что нищ, как бесхвостая мышь.
И тут я вспомнил про Валеру Скокова. Он выручал меня в Афганистане, потом судьба нас развела, я попал на Украину, он – в контрразведку, затем генерал-'афганец' забрал его на Лубянку. На проходной мне не сказали ничего утешительного. Отутюженный прапорщик отрубил по-уставному, что знать ничего не знает и ему не положено. Хорошо, что по '09' мне сообщили телефон дежурного офицера. И тот уже внял моей просьбе и отыскал номер Скокова.
Он сам поднял трубку, послышался знакомый голос.
– Валера, это я.
– Володя?! Ты где?
Через три минуты он был внизу, в сером костюме, при галстуке; мы крепко обнялись: не виделись с самого Афгана. Он не изменился, все тот же упрямый подбородок, пристальный, изучающий взгляд, брови вразлет, аккуратная щеточка черных усов. Я начал рассказывать о своих злоключениях, но Валера меня остановил:
– Давай не здесь.
Он сходил за пальто, и мы окунулись в вымороженную темноту московских улиц. Валера оглянулся, повел меня за угол, там мы сели в метро, проехали две остановки и, выйдя наружу, очутились у входа в кафе. Столик по молчаливому согласию заняли угловой, взяли бутылку вина и пару салатов.
– Ну, как жизнь в 'конторе'?
– Все, слава богу, вернулось на круги своя… – задумчиво ответил Валера. – А лет пятнадцать назад – все рушилось. Откуда-то столько негодяев повыползало, всем до усрачки хотелось что-то разоблачить или покаяться, штаны снять и голым задом попросить прощения у всего демократического мира, чтобы приняли нас в свой 'дом'. Во время путча 1991 года я был в 'наружке', у Белого дома. А потом нашлись кореша, которые заложили меня новым хозяевам. Еле успел уничтожить документы по секретным операциям в Афганистане. Мой нынешний шеф тогда попросил вывезти и сохранить. Дома обыск делали, меня раз десять к прокурору таскали… А сейчас, спасибо ВВП, возвращаем исходные позиции. Погранвойска вернули под крышу ФСБ… Ну а ты как?
Валера выслушал мою печальную историю, призадумался.
– Вижу, тебя на уголовщину потянуло… Два таких крупных залета… В старые добрые времена ты давно бы сидел в кутузке, а сейчас такой бардак, что запросто можешь разгуливать по Москве, на Лубянку наведываться. А чем промышляют твои новые хозяева?
– Я толком не разобрался… Владеют сетью торговых предприятий, ресторанов, есть свой банк. Четкая иерархия. Предупредили о железной дисциплине, – ответил я.
– Чтобы получить информацию о коммерческих структурах, нужен обоснованный запрос. А по всем прикидкам в этой структуре, где тебе ломоть хлеба дают, заправляют уголовники.
– Я вижу, ты стал серьезным парнем, – не удержался я.
– Не время дурака валять. Страна балансирует на грани, чтобы не свалиться в очередной экономический кризис, дефолт. Ты хоть понимаешь это немного?
– Немного понимаю. Ты извини, я ведь не работаю в аналитических центрах ФСБ, а из погранвойск Украины меня вытурили как потенциального шпиона. В родной же Российской Федерации всем почему-то хочется посадить меня за решетку. Мне нужно было скрыться. На ноже мои отпечатки… И вообще, я здесь никому не нужен.
– Я могу тебе помочь восстановиться, – предложил Валера.
– Не надо.
– Жаль, что ты, офицер, связался с бандитами, крушишь витрины в ресторане, как 'шестерка' из дворового рэкета. – Он заговорил раздраженно.
– Я не 'шестерка', и постарайся это запомнить. А то, что я расколотил витрину, так это трудности моего босса. Они между собой разберутся.
– Ты – пограничник, а сядешь в тюрьму вместе с уголовниками. Если до этого не пристукнут.
Возникла мертвая пауза, после которой встают и расходятся в разные стороны или начинают драку.
– Тебя надо спасать, – мрачно заметил Валера. – Ты сделал потрясающе много ошибок. На кой черт ты рассказал, как тебя подставили с трупом и ты скрывался от милиции? А с виду умный…
Меня всегда бесил его наставительный тон, особенно сейчас. Легче всего давать советы, когда имеешь крышу над головой, надежное и престижное место в 'конторе'. А ведь он даже не спросил, как моя семья, жена… В моей душе полный хаос. Когда я корячился в Афгане, жена мне изменила, мы развелись, дочку она забрала с собой… Я стал еще более одиноким, чем в лейтенантскую юность.
– Пошел ты к черту, – сказал я.
Валерка улыбнулся и опустил глаза.
– Не сердись, старик, я понимаю, что тебе плохо… Семья развалилась, ты одинок.
– Откуда ты знаешь? – вырвалось у меня.
– Знаю… И не забывай, что у тебя есть друг.
Он протянул мне руку, и я с чувством пожал ее. На глазах у меня выступили слезы. Моя нервная система стала ни к черту.
Хорошо, когда друзья это понимают.
За дружбу мы и выпили.
Порешили, что я вернусь на старое место, расскажу боссу о всех перипетиях последних часов, а также буду держать Валеру в курсе всех событий.
– У тебя свой интерес? – спросил я.
– Не упрощай нашу дружбу, – сказал он, и я понял, что это вовсе не высокопарные слова.
Переночевал я у Валерки. Они снимали однокомнатную квартиру в Солнцеве. С его женой Верой я был знаком с училищных времен. Черноокая, ласковая, как котенок, она просияла улыбкой, когда мы появились за полночь, повисла у Валерки на шее, чмокнула меня в щеку и потащила за стол.
– Мы трезвые и голодные, – объявил с порога Валерка.
И Вера мгновенно соорудила ужин, мы выпили бутылку 'Каберне', вспомнили училищные годы и улеглись спать. Засыпая, я тихо позавидовал семейному счастью друга, красавице жене, губки которой, казалось, все время сложены для поцелуя.
Утром я отправился в 'Империю'. Накануне была оттепель, ночью же мороз прихватил снежную кашу, и теперь ледяные бугры с треском рушились под моими ногами. Я шел к боссу и понимал, что все глубже засовываю свою голову в пасть неведомому животному.
