– Не знаю, отче, – подтвердил унылый голос, женский. – Зачем родилась, зачем столько лет ела, спала, работала? Зачем замуж вышла, зачем четверых детей нарожала? Кому они нужны, кому я нужна? Я что к вам пришла-то. Мысль одна покоя не дает. Я в семь лет туберкулезом заболела. Все думали – помру. Но врачи попались хорошие, выжила. А теперь думаю: зачем выжила-то? Если б тогда умерла, всем лучше бы было, и мне первой. Никакой во мне искры нету, никакого таланта. Никогда не было ни мне от жизни радости, ни ей от меня...
– Это правильно, – охотно согласился старец. – Битый час с тобой толкую и вижу, что женщина ты нудная и глупая. Всё ноешь, ноешь – у меня аж зуб под коронкой из-за тебя заболел. А все же жизнь свою ты не напрасно прожила.
Паломница вяло протянула:
– Это вы из доброты говорите, в утешение.
– Нет, раба Божья, я попусту воздух сотрясать не привык, не такой у меня бэкграунд.
– Что не такой?
– Биография не такая, чтоб языком болтать, поняла? Как же ты зря жизнь прожила, если четырех детей в мир привела? Знаешь, что такое ребенок, глупая? Это тебе лишний шанс свою жизнь оправдать. Выигрышный лотерейный билет. Пускай у тебя жизнь не задалась, пускай ты самое что ни на есть пустое существо, но если ты родила ребенка, все меняется. Поняла?
– Нет, отче, не поняла.
– Фу, дура какая! – загорячился Сысой. – Я тебе русским языком толкую: лотерейный билет, поняла? Может, для того тебя Господь от туберкулеза и спасал, чтобы ты ребенка родила – такого необыкновенного, какого прежде еще не бывало. Может, от твоего ребенка весь Божий мир лучше станет! А у тебя лотерейных билетов целых четыре, и на каждый ты можешь Грин-карту выиграть – да не в какую-то там Америку, а в рай!
– За детей-то? – усомнилась паломница. – Да мой старший в тюрьме сидит, по третьему разу. Сашка, второй, учиться не захотел, в армии сейчас. Дурень дурнем. А дочки-близняшки, Олька и Ирка? Тринадцать лет, а уж размалеванные ходят, по подвалам шляются. Глаза б мои на них на всех не смотрели.
Старец засмеялся:
– Что размалеванные – ничего. Это им любви хочется. Что тут плохого? И что Сашка твой дурень, тоже ничего. Может, поумнеет еще, да и не в уме главное. И на старшем крест не ставь. У Господа Бога чудес Много, иному человеку и в тюрьме свет засияет. Ты вот что, Наталья Волосюк, ты ко мне приходи через десять лет. Расскажешь, как у твоих детей всё сложится. Тогда и о смысле жизни поговорим. Запиши ее, Кеша, на 15 ноября 2011 года.
Раздалось быстрое щелканье клавиш, и Фандорин, не поверив ушам, заглянул в открытую дверь. Неужто компьютер?
Так и есть: в углу кельи стрекотал на клавиатуре молодой парень в черной рясе. Старец и ею собеседница сидели у стола, между ними мигал красным огонечком диктофон. На женщину Ника толком и не взглянул – его интересовал старец. Компаньон отпустил пышную получерную-полуседую бороду, вместо итальянского костюма на нем была черная хламида, но этим метаморфоза, пожалуй, и исчерпывалась. Обильная плоть былого чревоугодника нисколько не иссохла – поди все те же 125 килограммов, да и живые черные глаза блестели точно так же.
– Ва, Николай Александрович! – воскликнул старец, не удивленно, а обрадованно. – Какой молодец! Я за вас, безбожника, молился, а что приедете – и не надеялся.
– Так я через десять лет зайду, отче? – спросила паломница, поднимаясь.
Нагнувшись, чмокнула отшельника в мясистую руку и ретировалась.
– Ты знаешь, кто это, Иннокентий? – обратился старец к своему помощнику. – Это человек, который однажды дал мне правильный совет, после чего я сделал первый шаг в правильном направлении. Дорога в десять тысяч ли начинается с одного шага – это в Китае так говорят. Знаешь, что такое «ли»?
– Знаю, отче, – ответил ровным голосом очкастый Иннокентий. – Мера длины, равная четырем километрам.
– Всего получается сорок тысяч километров, то есть длина экватора, а стало быть что? Правильно, бесконечность, – назидательно сказал Сысой. – Вот какой бесценный совет дал мне мой друг Николай Александрович Фандорин.
Келейник бросил на Нику благоговейный взгляд и низко поклонился.
Момент был идеальный для того, чтобы завести разговор о деле, но тут в дверь заглянул седовласый скептик.
– Минуточку! Почему этот милиционер пролез без очереди?
Пришлось выйти. Оно и к лучшему: Николас был записан последним перед обеденным перерывом, так что обойдется без посторонних ушей.
Сидел на скамье, ждал, против воли прислушиваясь к разговору.
– Святой отец, у меня беда, – рассказывала женщина жалобно. – Ужасная болезнь, современная медицина бессильна. Болезнь Альцгеймера, слышали? Попросту говоря, старческое слабоумие.
– Знаю, знаю, – прогудел Сысой. – Как у Рональда Рейгана.
– У кого? – удивилась паломница. Муж нервным голосом подсказал:
– Бывший американский президент. Ну, голливудский актер. Помнишь, он в Москву приезжал, мы на прием ходили. Ты еще платье его жены всё разглядывала.
– Нет, забыла...
Последовала пауза, прерываемая сморканием и всхлипами.
– Ой, – вдруг всполошилась женщина. – Извините, отче, я забыла серьги снять! Сюда ведь с бриллиантами наверное нельзя, тут святое место! Сейчас, сейчас сниму!
– Пустяки, – успокоил ее Сысой. – Не такие бриллианты, чтобы от них святости была помеха. Каратика полтора? Нестрашно. Ты, раба Божья, дело говори, а то у меня обед скоро. Плоть нам от Бога дана, ее беречь нужно.
– Спасите меня, отче! Мы все медицинские средства перепробовали! Я по три часа в день кладу эти... ну, перед иконой! Жертвую деньги, много. Уговорила вот мужа, чтобы к вам привез. Про вас чудеса рассказывают! Мне всего шестьдесят лет, отче...
– Шестьдесят четыре, ты забыла, – поправил муж.
– Да-да, извините, шестьдесят четыре! Наследственность плохая – с матерью было то же самое. Ее последние годы были чудовищны! Она пела детские песенки, по телевизору смотрела только мультфильмы про Чебурашку и Винни-Пуха. Я не хочу превращаться в идиотку! Лучше руки на себя наложу, чем буду, как мать!
Фандорин слушал жалобы несчастной и по профессиональной привычке думал, что бы ей посоветовать. Не так-то это было просто, а Сысой вот нисколько не затруднился.
– Руки на себя накладывать нельзя – это грех, – строго сказал он. – Даже и не думай. Жизнь для того Богом и дана, чтобы прожить ее всю, до старости, какая уж кому досталась. А болезнь Альцгеймера – это особенная милость от Господа. В младенчестве у человека душа постепенно просыпается, к телу привыкает, а в старости, наоборот, отвыкает от плоти, ко сну готовится. Да к какому сну-то – который и есть истинное пробуждение. Смотри, как твоей матери повезло. Она и не заметила, как от этой жизни к следующей перешла. И с тобой то же будет. Так что участь твоя легкая, завидная. Чем плохо – мультики смотреть? Вот кому тяжело будет, так это близким твоим, кто тебя любит.
Раздались быстрые шаги. Из кельи вышел седовласый. Лицо у него дрожало, и Николас понял, что этот человек действительно любит свою расфуфыренную старуху. Уж непонятно за что, но любит.
– Пойдем, Зина, – сказал мужчина. – Я тебе говорил – пустая трата времени. Пятьсот километров сюда, столько же обратно. Поедем с тобой в Швейцарию. Я читал, там новое лекарство нашли, «амилдетокс» называется.
Женщина безропотно поднялась и вышла, однако лицо у нее было уже не плаксивое, а задумчивое.
Седовласый же всё не мог успокоиться. Сердито жестикулируя, сказал Сысою:
– Чушь это, святой отец! Капитуляция перед самим собой и перед жизнью. Меня, например, смерть
