— Вскрой письмо!
Малин тоже не испытывала особого желания делать это. Она предпочитала ждать и надеяться на радостный стук в дверь.
Она понимала, что ее долг — распечатать письмо. Нельзя было требовать от одиннадцатилетнего мальчика, чтобы он…
И она решительно разорвала конверт.
Буквы вертелись у нее перед глазами, словно сами были напуганы чем-то. И совершенно мертвым голосом она прочитала ему содержимое письма: «Выполняя наш печальный долг, уведомляем вас о том, что остатки парусного судна „Эмма“ были найдены недалеко от берега севернее Арендала. Два тела были выброшены на берег. Это не ваши родственники. Прошло уже столько времени, что мы вынуждены, к сожалению, признать, что все остальные пассажиры пропали без вести».
Мужество покинуло их обоих. Они сидели за столом, пока не наступили сумерки, не смея подняться.
Наконец тишину нарушил Хеннинг. Если Малин думает, что он сражен этим известием, она ошибается.
— Их пока не нашли, — тихо, с горечью произнес он.
Она не знала, что ему на это ответить. Правильнее было бы пресечь его иллюзии, но ей почему-то не хотелось этого делать. Возможно, она понимала, что мальчику нужна была хоть какая-то надежда, чтобы жить дальше? Известие о смерти родителей было бы для него слишком тяжелым. Он ведь пережил столько испытаний за свою маленькую жизнь! Семья была светлым пятном в его жизни. С тех пор, как Сага ушла от него. Теперь с ним была Малин, и она пообещала самой себе не покидать его, пока он не станет взрослым.
— Да, — сказала она, — Их пока не нашли.
Казалось, он с облегчением вздохнул. Глубокий, почти беззвучный вздох облегчения.
Он рассказал ей о последней ночи. Они сидели возле печки до самой темноты, и он рассказывал и рассказывал. О Люцифере, отце детей, о черных ангелах с огромными крыльями, унесших Сагу, чтобы та не умерла. Он рассказал о той силе, которую ощутил в себе, когда один из ангелов коснулся его. Он показал ей мандрагору, которую теперь он постоянно носил на шее. Он дал ей пощупать ту ткань, в которую были завернуты мальчики. Теперь она была холодной, но от нее исходил ток тепла, защищавший малышей от ночного холода.
Она поверила ему. О Людях Льда рассказывали много всяких удивительных легенд. Единственное, что они обсуждали в этот вечер, так это планы относительно обоих мальчиков. Потомок одного из них должен был стать величайшим представителем рода Людей Льда. У второго было иное предназначение…
Они долго говорили об этом.
Кто из них кем будет? То, что Ульвар был меченым, не было никаких сомнений; Малин не хотелось говорить об этом, но ей иногда казалось, что она видит отсвет зла в глазах ребенка, когда она переворачивала или неловко брала его. Ульвар не любил купаться. Нормальные дети в таких случаях громко кричали и протестовали, а он нет. Он просто смотрел на нее своими желтыми глазами, в которых светилось что-то вроде ненависти.
От этого ей становилось не по себе. Ведь ему было всего несколько месяцев!
Тем не менее, она любила его. Он был таким крепким, таким стойким. И она испытывала чувство глубокой нежности к этому несчастному ребенку, стараясь делать ему только добро.
Марко она понимала еще меньше. Поведение Ульвара было вполне объяснимо. Но Марко…
Каким фантастически красивым он был! Черные локоны, обрамляющие прекрасное лицо. Кожа у него была довольно темной, она казалась то золотистой, то почти черной, в зависимости от освещения. От его прекрасного лица невозможно было оторвать глаз. Глаза у него были темно-серыми, почти черными, брови — превосходной формы, выразительная улыбка… Да, именно эта улыбка приводила ее в замешательство. Поведение грудного ребенка не говорит еще об его характере, который сформируется позже. Но в поведении Марко было уже что-то законченное. И она знала, что именно: он размышлял! Для него она была не просто ничего не значащим пятном с приветливым голосом. Она была для него человеком, и он думал о ней, размышлял, кто бы это мог быть, или что она собой представляет.
Ей становилось от этого жутко! Она чувствовала, что за ней наблюдают. И к тому же он никак не выражал своего мнения о ней. Марко не кричал, когда она прочищала ему уши или когда в глаза ему попадало мыло. Он просто смотрел на нее, как это делал Ульвар. Но во взгляде Марко не было ненависти. Лишь ясное понимание. И на губах его появлялась легкая улыбка. И Малин не считала, что улыбка эта была равнодушной, грустной или ничего не значащей.
Двойняшки Саги были на самом деле странными.
Но оба очень полюбили Хеннинга. Когда он подходил к ним, они в восторге били ножками. И он подолгу сидел возле них, разговаривал и играл с ними.
И когда Малин видела это, глаза ее наполнялись слезами. Так трогательно было видеть этих троих, лишившихся родителей, мальчиков.
Она любила их всем сердцем.
Но больше всего радости доставлял ей Хеннинг. По крайней мере, пока, поскольку малыши только начинали расти.
Шли месяцы.
Кормилица перестала приходить, потому что теперь в этом не было надобности: мальчики уже могли есть другую пищу.
Оба уже сидели и производили впечатление сильных и здоровых. Ульвар больно щипался, когда ему что-то не нравилось. Марко же спокойно наблюдал за происходящим, день ото дня становясь все более и более красивым. А вот внешность брата менялась в худшую сторону. Малин и Хеннинг настолько привыкли к нему, что он не казался им страшным, но другие люди, время от времени заходившие к ним, вскрикивали от ужаса, увидев его. И тогда Малин спокойно просила их быть более осмотрительными. Ульвар же тоже был человеком, и никто еще не знал его характера: вырастет ли он ранимым или мстительным. «Но ведь он еще ничего не понимает», — усмехались ей в ответ, однако она замечала в их глазах озабоченность.
Хеннинг почти не заговаривал о своих родителях. Казалось, эта тема стала для него запретной, и Малин никогда не заикалась о них.
Она понимала, что мальчик ужасно боится говорить об этом, ему не хотелось, чтобы она однажды сказала ему: вот видишь, Хеннинг, нужно смириться с тем…
Нет, она не решалась говорить с ним об этом. Со временем воспоминания о родителях поблекнут, и он примет все, как есть.
Наступил 1862 год, и Хеннингу исполнилось двенадцать лет. Удивительно было то, что дела по хозяйству шли теперь лучше, чем это было при его родителях. И Малин поняла, что Хеннинг прирожденный крестьянин, не то, что его отец Вильяр. Вильяру всегда хотелось найти для себя какое-то другое занятие, но ему пришлось осесть на Липовой аллее, этом последнем оплоте Людей Льда.
Им удалось нанять работника. Ведь какими бы усердными ни были Хеннинг и Малин, они не могли порой справиться с трудоемкими работами, и к тому же они были очень заняты с малышами.
Работником у них был пожилой, добродушный мужчина. Не слишком развитый, разумеется, но он и не должен был быть таким. Самое главное, он хорошо относился к
