— Я лучше в кузове.
— Да нет, сейчас утрамбуемся. — Гончаров потеснил Вовка, и Стахеев кое-как захлопнул дверцу.
Вовк выжал газ, и грузовик помчался по неровному полю в сторону КПП.
— Ну, здравствуйте, наконец, — с улыбкой сказал Гончаров.
— Здравия желаю, — смущенно ответил Иннокентий.
* * *
По одну сторону стола совещаний сидели Боголепов, Панов и Жуков, по другую — Вовк, Гончаров и Стахеев. Все с нескрываемым интересом разглядывали загорелого русоволосого сержанта. Тот явно чувствовал себя неловко — одна рука его машинально перебирала карандаши на столе, другая теребила лямки вещмешка, лежавшего на соседнем стуле.
— Догадываешься, Иннокентий Иванович, зачем тебя из самого пекла по приказу командования выхватили и за одни сутки через всю страну перебросили? — спросил начальник райотдела. — Или уже рассказали, пока с аэродрома везли?
Стахеев отрицательно мотнул головой.
— Расскажем во всех деталях… Но это потом. А сначала хотим тебя послушать… Давай, как на духу, все, что про Василия Кабакова знаешь, про свои с ним похождения…
Иннокентий был несказанно удивлен услышанным. Некоторое время он переводил взгляд с одного из присутствующих на другого, словно говоря: и из-за такого-то пустяка?…
— Поверь, Иннокентий Иванович, речь идет о деле государственной важности, — с досадой в голосе сказал Воголепов.. — Самому неприятно в кошки-мышки играть. Но… как бы тебе сказать… Если сразу все выложим, это может на твое воображение подействовать, что-то исказить в памяти…
Иннокентий покрутил в руках карандаш, отложил его, взял другой. И заговорил каким-то бесцветным голосом:
— В декабре двадцать третьего это было…
К перрону с пыхтением подходил пассажирский состав. И паровоз, натужно извергавший столбы пара, и вагоны выглядели донельзя обшарпанными. Да и публика, ожидавшая поезд, была одета весьма затрапезно: поношенные пальто и полушубки, обсоюзенные валенки с ветхими голенищами, вытертые папахи и треухи. Но и в этой неказистого обличья толпе выделялись несколько оборванцев, жадно поглядывавших на подходивший скорый. Среди них был и Кешка Стахеев, чумазый, нечесаный. Самим облачением своим он отпугивал сограждан — вокруг него, куда он ни протискивался, немедленно образовывалось свободное пространство, словно окружающим хотелось получше разглядеть его короткую японскую шинель, подпоясанную веревкой, огромные, донельзя разбитые английские ботинки с высокой — под колено — шнуровкой и, наконец, кое-как державшуюся на макушке фетровую тирольку с глухариным пером.
Едва состав отлязгал буферами и замер, Кешка ринулся к вагону первого класса. Оттерев всех, он оказался у двери. И едва из нее показались два внушительных чемодана, красные, обветренные ручищи парня протянулись к ним. Но когда вслед за чемоданами на перрон выплыл их обладатель и Стахеев встретился с его взглядом, он как-то сжался, проворно сунул руки в карман. Вальяжный молодой мужик в енотовой шубе и белых новеньких бурках поставил багаж, поправил папаху рукой, затянутой в безукоризненную черную перчатку, и с веселым прищуром стал разглядывать самозваного носильщика. Шрам, протянувшийся ото рта к уху, ярко белел на солнечном свету.
— Эй, ты же совсем невоспитанный юноша. Попросту сказать, хам, насмешливо произнес вальяжный. — Хочешь заработать и даже не потрудился сказать: здравствуйте, поздравляю вас с прибытием в наш город…
Он достал портсигар. Не спеша открыл. Взял папиросу. Крутнул колесико зажигалки. Кешка зачарованно следил за его изящно-ленивыми движениями, словно забыв, зачем он пришел сюда. Пассажиры уже все вышли, охотники поднести чемоданы порасхватали клиентов, а он будто прирос к перрону.
— Ладно, тащи к извозчику, — смилостивился вальяжный, И, чуть поотстав, направился вслед за своим носильщиком.
— Садись! — коротко приказал он, когда побагровевший от напряжения Стахеев опустил чемоданы возле обшарпанного ландо.
Кешка уставился на него с полным непониманием. Однако энергичный тычок под бок не оставил сомнений: хозяин багажа подталкивал его в коляску.
Когда отъехали от вокзала, вальяжный сказал:
— Крепкий ты. А с виду — мозгляк…
А когда полчаса спустя они сидели в трактире, новый знакомый, наблюдая, как Кешка, почти не жуя, поглощает жаркое, задумчиво говорил:
— Да и проворный ты пацан, как я посмотрю…
Кусок застрял у парня в глотке. Он резко отложил хлеб и вилку.
— Ну чего ежом глядишь? Я ведь взаправду. Учил меня старичок, один из приисковых конторщиков: прежде чем человека на работу нанимать, погляди, каков он в еде. Кто на еду злой, тот и работник добрый.
Кешка вновь взял хлеб, снова начал жевать, но уже как-то скованно, то и дело взглядывая на сотрапезника. А тот, поковыряв вилкой жаркое, вдруг отодвинул блюдо, разлил из графина себе и сотрапезнику остатки водки.
— Пора вроде бы и познакомиться? — Подняв рюмку, он подмигнул Кешке. — Меня Василием Мефодьевичем звать.
— Стахеев, — пробасил Кешка с набитым ртом. — Иннокентий.
— Отец-мать где?
— Нету родителей…
— Пойдешь ко мне, Иннокентий, на службу? — помолчав, спросил Василий. — Нужен мне на все руки человечек: чемоданы мои таскать, кухарить, лошади заведутся — за лошадьми ходить…
— Холуй! — возмущенно уточнил Кешка.
Василий укоризненно покачал головой и, не говоря ни слова, достал из кармана колоду карт, протянул Стахееву. Тот взял и недоуменно повертел ее в руках.
— Стасуй! — предложил Василий. — А потом вынь любую карту и дай мне «рубашкой» кверху.
Получив карту, он прикоснулся к ней на одно мгновение и сразу угадал:
— Валет червей.
Так он назвал — и каждый раз точно — подряд несколько карт.
— Мне, брат Иннокентий, никакую грубую работу делать нельзя чуткость пальцев беречь надо. Потому и хожу я всегда и везде в перчатках… Вот они, кормильцы!
И Василий протянул над столом растопыренные пятерни — холеные, белые, немужицкие.
— И до того, любезный Иннокентий, я к перчаткам попривык, что без них руки мерзнут. Даже летом и то вроде озноб продирает.
Кешка с испуганно-восторженным выражением на лице слушал Василия.
— Ну, понял теперь, что не холуя ищу, а толкового да расторопного «начхоза»? Взял ты в толк, что нельзя мне наособняк, без товарища, по земле ходить?
И началась лихая, развеселая жизнь для Кешки. Ездил он с шулером по приискам, стирал на Василия,
