Творения

В эти пашни,
Где времена роняли свой сев,
Смотрятся башни^*,
Назад не присев!
Где было место богов и земных дев виру^*,
Там в лавочке продают сыру.
Где шествовал бог — не сделанный, а настоящий,
Там сложены пустые ящики.
И обращаясь к тучам,
И снимая шляпу,
И отставив ногу
Немного,
Лепечу — я с ними не знаком —
Коснеющим, детским, несмелым языком:
«Если мое скромное допущение справедливо,
Что золото, которое вы тянули,
Когда, смеясь, рассказывали о любви,
Есть обычное украшение вашей семьи,
То не верю, чтоб вы мне не сообщили,
Любите ли вы „тянули“,
Птичку „сплю“,
А также в предмете „русский язык“
Прошли ли
Спряжение глагола „люблю“? И сливы?»
Ветер, песни сея,
Улетел в свои края.
Лишь бессмертновею^*
Я.
Только.
«И, кроме того, ставит ли вам учитель двойки?»
Старое воспоминание жалит.
Тени бежали.
И старая власть жива,
И грустны кружева.
И прежняя грусть
Вливает свой сон в слово «Русь»…
«И любите ли вы высунуть язык?»[1]

Конец 1908

«Вечер. Тени…»*

Вечер. Тени.
Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе — бег оленя,
В каждом взоре — лёт копья.
И когда на закате кипела вселенская ярь,
Из лавчонки вылетел мальчонка,
Провожаемый возгласом: «Жарь!»
И скорее справа, чем правый,
Я был более слово, чем слева.

<1908>

«В пору, когда в вырей…»*

В пору, когда в вырей^*
Времирей умчались стаи,
Я времушком-камушком игрывало,
И времушек-камушек кинуло,
И времушко-камушко кануло,
И времыня крылья простерла.

<1908>

«Мне спойте про девушек чистых…»*

Мне спойте про девушек чистых,
Сих спорщиц с черемухой-деревом,
Про юношей стройно-плечистых:
Есть среди вас они — знаю и верю вам.

<1908>

«Мизинич, миг…»*

Мизинич^*, миг,
Скользнув средь двух часов,