— Да, это все так, — сказал Иоанчик. — Хорошо, что вы уже можете говорить об этом.
— Я вижу… Не знаю… Вижу Анна, Бирюзу… Вы сейчас опять дадите мне по носу.
— Нет, — сказал Иоанчик. — Что вы еще видите?
Казалось, лицо Анжеля медленно светлеет.
— Море… — сказал он, — было море, когда мы сюда ехали. Мальчик и девочка на палубе. Птицы…
— А этого солнца вам что, мало? — спросил Иоанчик.
— Солнце — это хорошо… — медленно произнес Анжель. — Но есть еще отшельник с негритянкой.
— И приятельница Афанарела…
— Дайте я еще подумаю, — сказал Анжель. — Столько всего можно еще увидеть… — Он посмотрел на пузырек. — Но перед моим взором все время стоят Анн и Бирюза… — пробормотал он.
— Человек видит то, что хочет видеть, — сказал Иоанчик. — И потом, видеть — это, конечно, хорошо, но этого недостаточно.
— Наверное, можно еще и что-то делать… — сказал Анжель. — Помогать людям, например… — Он усмехнулся. — Но вас тут же остановят, — сказал он. — Понимаете, можно ведь взять и убить Анна и Бирюзу…
— Почему бы и нет, — сказал Иоанчик.
— Или же прокладывать никому не нужную железную дорогу.
— Разумеется, — сказал Иоанчик.
— Что теперь?
— Это все? Вы больше ничего не видите? — Иоанчик уселся на песок рядом с Анжелем. — Тогда пейте, — сказал он. — Если у вас на большее не хватает воображения…
Воцарилось молчание. Анжель лихорадочно соображал. Лицо у него совсем осунулось.
— Не знаю, — сказал он. — Я многое бы хотел увидеть, почувствовать, но ума не приложу, что бы я мог такое сделать… И потом, не могу же я забыть о том, что я уже сделал…
— Какое занудство! — воскликнул Иоанчик. — Хватит болтать. Пейте!
Анжель уронил пузырек на землю. Иоанчик даже не попытался поднять его, и вся жидкость быстро вытекла на песок. Анжель был напряжен и нервозен, но потом мышцы его расслабились, и руки повисли вдоль тела. Он поднял голову и втянул носом воздух.
— Не знаю… — повторил он. — Для начала хватит с меня и того, что я вижу. Когда ничего не хочется, чем дальше видишь, тем лучше.
— А вы уверены, что прозрели? — спросил Иоанчик.
— Я столько всего уже успел увидеть, — ответил Анжель. — И еще столько мне увидеть предстоит…
— Когда человек много видел, — сказал Иоанчик, — он обычно знает, что делать.
— Знает, что делать… — повторил Анжель.
— Все очень просто… — сказал Иоанчик.
Анжель промолчал. Он напряженно о чем-то думал.
— Профессор Членоед ушел в черную зону, — сказал он.
— С вами было бы то же самое, если бы вы выпили это снадобье… — сказал Иоанчик. — Видите, есть разные способы.
— Наверное, надо было так, как он?
— По-моему, все это было неудачно, — сказал Иоанчик. — Это пример того, как не надо. Но отрицательные примеры тоже нужны. — Он на минутку ушел в себя. — Помолимся? — предложил он. — Я тебя дерну за бородку, ты меня дернешь за усы…
— А кто первый засмеется — тому раз — и все. Кранты…
— Аминь, — заключил аббат.
— Это надо спеть Амадису, — сказал Анжель.
— Сын мой, — обратился к нему Иоанчик, — вы злой насмешник.
Они поднялись с земли. Перед ними на рельсах стоял почти готовый к отправке состав; водители грузовиков изо всех сил били молотками по черному стальному покрытию паровоза, и удары гулко разносились по опаленной солнцем пустыне.
XI
Однако было бы очень странно, если бы такой серьезный юноша, как Борис, в 1889 году начал переписывать столь нелепые россказни.
Директор Дюдю вызвал всех подчиненных, и они столпились на наспех сколоченной Моряком и Карло временной платформе. В составе было два вагона. На платформе стояли Карло, Моряк, их семьи, эта сволочь Арлан, трое водителей грузовиков, один из которых уже закидывал в топку уголь, сам Амадис и черный слуга Афанарела Дюпон. Он был приглашен сюда в качестве почетного гостя, и вид у него был весьма обеспокоенный, ибо Амадис заказал для него специальное купе, где они должны были находиться тет-а-тет. Раздался громкий свисток, и все ринулись брать приступом подножки вагонов.
Анжель и Иоанчик наблюдали за этой сценой с вершины дюны. Афанарел и его помощники не дали себе труда явиться, а отшельник, по всей видимости, трахал негритянку.
Директор Дюдю появился в окне заказанного купе, и рука его опустилась три раза, давая тем самым сигнал к отправлению. Тормоза заскрипели, фыркнул пар, и среди радостного оживления поезд наконец медленно тронулся с места. Пассажиры из окон махали носовыми платками.
— Вам бы следовало быть там со всеми, — сказал Иоанчик.
— Я больше в Компании не служу, — сообщил Анжель. — Вся эта возня с поездом мне глубоко противна.
— Должен признать, что он действительно никому не нужен, — сказал Иоанчик.
Они смотрели, как паровоз въехал в расщелину между двумя обломками гостиницы. Металлические крыши вагонов блестели на солнце, а разрушенный фасад был усеян красными вспышками гепатролей.
— Почему под поездом все так звенит, как будто там пусто? — спросил Иоанчик.
— По щебенке всегда так, — сказал Анжель.
Поезд исчез, виден был только белый, взмывающий вверх мягкими хлопьями дымок.
— Сейчас они вернутся, — пояснил Анжель.
— Я так и понял, — сказал аббат.
Они молча ждали, когда вновь раздастся частое дыхание исчезнувшего вдалеке паровоза. Скоро они снова услышали шум состава.
В ту минуту, когда паровоз задним ходом проезжал через гостиницу, вдруг раздался глухой рокот. Состав зашатался на рельсах, которые внезапно провалились в землю. Паровоз исчез. Огромная трещина раскрылась вдоль дороги, постепенно разрастаясь в обоих направлениях, и песок, казалось, засасывает вагоны в глубь земли. Все кругом рушилось под грохот срывающихся глыб, и железная дорога медленно уходила под землю, как прибрежная тропинка во время прилива. Накопившийся с двух сторон песок пластами соскальзывал вниз. Казалось, зародившаяся внизу у подножия расселины волна по склону поднимается вверх к его вершине по мере того, как желтая песчаная поверхность разворачивалась вдоль насыпи.
Аббат Иоанчик в ужасе схватил Анжеля за локоть: песок неотвратимо заполнял огромную, только что раскрывшуюся пропасть. Последний толчок шел прямо из-под гостиницы. После бесшумного взрыва мощная
