в густой, топкой темноте.
Яшечкин услышал выстрел у входа в сад Буфф. Боец сразу почувствовал что-то недоброе. Привычным движением сорвал с плеча винтовку и побежал вглубь. Бежать ему было трудно. Деревья расплывались в глазах. От слабости солдата качало из стороны в сторону. Он увидел сутулую фигуру в шинели, которая, хромая, поспешно удалялась в глубь сада.
– Стой! – крикнул красноармеец. – Стой, стрелять буду!
Фигура прибавила ходу. И тогда Яшечкин вскинул винтовку, прицелился и выстрелил. Фигура замерла, уперлась в забор руками, словно хотела свалить его, и вдруг медленно стала сползать на землю. И тут боец увидел Котю. Он лежал на земле, словно не погиб, а уснул. Рядом с его щекой рос весенний первоцвет, голубовато-белый подснежник…
11
А театр готовился к спектаклю. В зале уже зажглись тусклые лампы, и публика заполняла места. В театре было прохладно и гардеробом не пользовались, сидели в пальто, в шинелях, в бушлатах.
От дыхания шел пар. И все-таки здесь был настоящий театр, а не вокзал. Сюда приходили без винтовок, и у подъезда не стоял бронепоезд под парами.
Уже пора было начинать спектакль, но артисты почему-то медлили.
Публика не волновалась: все привыкли в перебоям военного времени. К перебоям с электричеством, с дровами, с хлебом…
В зале говорили вполголоса, и было сравнительно тихо. Зато за кулисами, вдали от сцены, голос Николая Леонидовича звучал в полную силу.
– Это вопиющее безобразие! Вот до чего довела Котю его самостоятельность. Он опаздывает на спектакль. Потомственный артист!
– Он же ребенок! – пытался урезонить директора бывший артист императорских театров.
– Он артист! У артистов нет возраста! Они служат в театре.
– Коля, что ты говоришь? – вмешалась в разговор Котина мама. – Он сейчас придет. Он всегда приходит к спектаклю.
Николай Леонидович тяжело опустился на стул и уже в который раз достал из кармана часы, щелкнул крышкой.
В это время дверь отворилась и в комнату вошел администратор, подталкивая вперед мальчика. Мальчишка был рыжий, с большими круглыми глазами, в которых застыли страх и любопытство.
– Вот нашел мальчика… добровольца. На случай, если Котя задержится!
– Гримируйте мальчика! – скомандовал Николай Леонидович. И, повернувшись к нему, спросил: – Боишься?
– Боюсь! – честно признался артист-доброволец.
– Молодец! – похвалил его Котин папа. – Я, когда в первый раз шел на сцену, думал – умру от страха.
– А реветь там можно? – совсем тихо спросил мальчик.
– На сцене нельзя. А здесь уже нет времени. Потом поревешь. Давайте третий звонок!
И он стал объяснять мальчику, что он должен делать на сцене.
Едва отзвенел звонок, – сигнал к началу спектакля, – как лампочки в зале зажмурились, потом совсем погасли.
Занавес медленно поплыл влево и вправо. Артисты вышли на сцену.
– Мы вам покажем представление из французской жизни…
И вдруг в зале, в тихом замершем зале, послышались неторопливые, тяжелые шаги.
Зрители невольно оглянулись, а артисты, прикрываясь ладонями, как от бьющего в глаза солнца, тоже стали всматриваться.
По залу в проходе между кресел шел красноармеец и нес на руках мальчика.
Сперва в зале подумали, что так полагается по спектаклю. И кто-то даже хлопнул в ладоши. Но в следующее мгновение всех, и зрителей и артистов, охватило ощущение беды. Потому что красноармеец был настоящий, а у мальчика безжизненно запрокинулась голова и рука повисла.
Это Яшечкин нес по залу своего маленького погибшего друга. Бойца качало от слабости, от усталости, но он шел из последних сил, прижимая к шершавой шинели мальчика. Так он дошел до конца зала и положил Котю, очень осторожно положил, на край сцены.
– Котя!.. – прошептали все, кто был на сцене.
– Котя! – крикнул отец и растерянно обвел всех взглядом. – Нет, нет! Наверное, нужен врач. Товарищи, – обратился он к зрителям, – среди вас нет ли врача? Мальчику плохо…
А мама уже стояла на коленях у изголовья сына не в силах поверить тому, что случилось.
– Не надо врача, – тихо сказал Яшечкин. – Не успел я…
Больше он ничего не сказал, только поднял тяжелую руку и стянул с головы фуражку со звездочкой.
И сразу все, кто был в зале, поднялись с бархатных кресел и стали поспешно снимать кто бескозырку, кто фуражку. А артисты на сцене сняли фригийские колпаки и шляпы, какие простые люди Франции носили во времена революции.
