бело-золотом салоне, Алина, очаровательное видение в коралловой тафте с серебряной тесьмой, рассказала им о любезном приёме, оказанном ей Мадам, и о снисходительности монсеньора.
— Между прочим, Андре, он подробно расспрашивал о тебе.
— Обо мне? — насторожился Андре-Луи.
— Ты вчера возбудил его любопытство. Он спросил, какие нас связывают отношения. Я упомянула о нашей помолвке. Он, кажется, удивился, и тогда я рассказала твою историю, как ты когда-то представлял своего крёстного в Генеральных штатах Бретани и выступил там, как самый блестящий адвокат дворянства; как убийство твоего друга, Филиппа де Вильморена склонило тебя на сторону революционеров; как в конце концов ты пожертвовал своим положением ради нашего спасения и вывез нас из Франции. Он выслушал всё это с большой благосклонностью, Андре, и относится с уважением.
— Это он так сказал?
Алина кивнула.
— Он сказал, что ты ведёшь себя независимо и он считает тебя смелым и решительным.
— Он хотел сказать, что я дерзок и не знаю своего места.
— Андре! — с упрёком произнесла Алина.
— И он прав. Я действительно его не знаю и не хочу знать, пока оно не стоит того, чтобы им гордиться.
К собеседникам спокойной, уверенной походкой подошёл высокий худощавый господин в чёрном, лет сорока на вид. Его прорезанные глубокими морщинами щёки были очень впалыми, как это обычно бывает при отсутствии многих зубов. Впалые щёки вместе с глубокими глазными впадинами придавали довольно красивому, в общем-то, лицу несколько зловещее выражение. Подошедший объявил, что хотел бы познакомиться с господином де Моро. Алина представила его как господина графа д'Антрага. К описываемому времени имя графа стало уже довольно широко известно — граф снискал репутацию убеждённого, храброго роялиста, а также участника многих интриг.
Алина и Андре-Луи втроём с графом завели светскую, ни к чему не обязывающую беседу, которую прервало появление графини Прованской. Подойдя к ним, она с глупой, фальшивой улыбкой игриво упрекнула мужчин в том, что они отвлекают молодую фрейлину от новых обязанностей, и увела девушку с собой. Но господин граф и Андре недолго оставались вдвоём. Минуту-другую спустя они увидели, что к ним направляется граф д'Артуа, тридцатипятилетний красавец телосложения столь изящного, что трудно было поверить в его принадлежность семье, из которой вышли его дородные братья, король Людовик и граф де Прованс.
Д'Артуа сопровождала свита из нескольких человек. Двое были в богатых камзолах с золотым шитьём и алыми воротниками — мундирах личной гвардии графа. В числе прочих лиц Андре-Луи заметил презрительно-насмешливую физиономию де Баца. Барон коротко кивнул и дружески улыбнулся. Подошёл и напыщенный господин де Плугастель, который приветствовал молодого человека чопорным полупоклоном.
Граф д'Артуа с серьёзной учтивостью выразил удовлетворение счастливыми обстоятельствами, приведшими сюда господина Моро. После вежливых фраз графа в беседу снова вступил господин д'Антраг. Андре-Луи заподозрил, что весь разговор был заведён с определённой целью. Д'Антраг принялся подробно расспрашивать о положении дел в Париже и о главных целях различных революционных партий.
Андре-Луи отвечал правдиво и обстоятельно, не испытывая смущения или чувства вины, словно он предаёт единомышленников. Он полагал, что его сведения способны повлиять на ход событий не сильнее, чем прогнозы предсказателей погоды — управлять стихиями. Искренность Моро произвела на слушателей впечатление, будто он готов служить делу монархистов, и граф д'Артуа не преминул похвалить молодого человека.
— Господин Моро, позвольте мне высказать радость, что человек ваших способностей понял наконец свои заблуждения и сделал правильный выбор.
— Как это ни прискорбно, дело вовсе не в моих заблуждениях, — ответил тот. Сухость ответа неприятно поразила брата короля.
— Тогда чем же вызвано ваше решение? — столь же сухо осведомился граф.
— Безответственностью людей, долгом которых было укрепление конституции. Они не имели права выпускать власть из своих рук, нельзя было допускать, чтобы она попала в руки негодяев, которые, заручившись поддержкой всякого сброда, используют власть для достижения собственных, корыстных целей.
— Стало быть, вы обратились лишь наполовину, господин Моро? — задумчиво произнёс его высочество и вздохнул. — Жаль. На мой взгляд, разница между двумя партиями черни очень незначительная. Я собирался предложить вам пост в войсках, но, поскольку их целью является умиротворение любого сброда без разбора, включая и ваших друзей — поборников конституции, я не стану огорчать вас таким предложением.
Он резко повернулся на каблуках и удалился. Свита последовала за ним, задержались только Плугастель и Бац. Господин де Плугастель сразу дал понять, что хочет выразить порицание.
— Вы поступили неблагоразумно… — начал он с мрачным самодовольством.
— Приехав в Кобленц, сударь? — быстро уточнил Андре-Луи.
— Нет, взяв этот тон в разговоре с его высочеством. Это… немудро. Вы погубили своё будущее.
— А-а. Ну, мне не привыкать.
Скрытый в его ответе намёк был понят, ведь госпожа де Плугастель была одной их тех, ради кого Андре-Луи погубил свою революционную карьеру. Господин де Плугастель смутился и поспешил сбавить тон.
— О, конечно, конечно, сударь. Всем известно ваше великодушие, но сейчас… Сейчас не имело смысла вести себя так вызывающе. Немного такта, чуть больше сдержанности, вы могли бы…
Андре-Луи посмотрел ему в глаза.
— Сейчас я сдерживаюсь, сударь.
Он недоумевал, почему муж его матери вызывает в нём столь сильную неприязнь. Первой, мимолётной встречи с ним оказалось достаточно, чтобы Андре-Луи понял и простил неверность матери этому человеку. Скучный, напыщенный, в жизни не отступивший ни на шаг от стереотипов поведения и готовых рецептов, без единой независимой мысли, де Плугастель не мог претендовать на истинную привязанность женщины. Удивляло не вступление госпожи де Плугастель в любовную связь, а то, что эта связь осталась единственной. По-видимому, подумал Андре-Луи, это свидетельствует о врождённой душевной чистоте его матери.
Между тем господин де Плугастель напустил на себя чрезвычайно нелепый вид оскорблённого достоинства.
— Я подозреваю, сударь, что вы надо мной смеётесь. Вам следовало бы помнить о том, что я слишком многим вам обязан и не вправе обижаться. — И в дополнение к словам он подчеркнул своё негодование поспешностью ухода.
— Неблагодарное это занятие — давать советы, — с усмешкой заметил барон де Бац.
— Слишком неблагодарное, чтобы приниматься за него без приглашения.
Де Бац опешил, пристально посмотрел на собеседника, потом от души рассмеялся.
— А вы за словом в карман не лезете. Временами, как, например, сейчас, ваши реплики даже чересчур стремительны. Но излишняя стремительность порой вредна, об этом нелишне знать. Секрет успеха в жизни, как и в фехтовании, — в умении улучить момент.
— Многозначительное замечание, которое тоже смахивает на совет, — сказал Андре-Луи.
— Ну нет, советов я давать не собирался. Я никогда их не даю, не будучи уверен, что их примут с благодарностью.
— Надеюсь, вы не обманываетесь.
— Право слово, я на это надеюсь тоже. Но вы опасный человек. Вы ухитряетесь так повернуть любой разговор, что он неизбежно приводит к ссоре. Вы доставляете мне удовольствие.
— Навряд ли ваше удовольствие разделяют другие. Так вы хотите ссоры, господин де Бац?
— О! Вовсе нет, уверяю вас. Но вы только что ещё раз продемонстрировали своё искусство. — Полковник улыбнулся. — Однако я хотел спросить о другом. Из вашей беседы с господином д'Артуа я сделал
