не обойдется!
– В ином кошельке добра поболе, чем в твоем доме! – в тон Арчибальду возразил Джозеф, за свой длинный язык носивший в воровской среде кличку Джош-Молчальник. – А пальчики карманника, дружище Шварц, это тебе не твоя тупая отмычка!
– Значит, договорились, – еще раз усмехнулся Грыжа, допивая пиво. – Я кошелек срезаю, – а ты дом чистишь. Оба чисто работаем, в полную силу. И посмотрим, кто в чужом ремесле больше смыслит и добычу ценней принесет. Три дня сроку.
– Дом? – опешил Джош-Молчальник, не ожидавший такого оборота дела. – Я?!
– Дом, – весело подтвердил Грыжа, и всякий, хорошо знающий Арчибальда Шварца, понял бы, что шутки кончились. – И именно ты. А ты как думал, трепач?! Ты мне, понимаешь, по чести моей воровской ногами топчешься, а я – сопли утри и слушай?! Нет уж, голубь залетный, – баш на баш. Ну, а кто проиграет, тот в этом же трактире на четвертый день при всех наших под стол залазит и публично отлаивается: дескать, сбрехал, как собака, и прощения прошу. Ну как, согласен?!
В хитрых глазах Молчальника-Джоша зажглись шальные искорки.
– Согласен! Через три дня здесь, – и он протянул руку Арчибальду Шварцу.
– Смотри пупок не надорви! – насмешливо бросил Грыжа в спину Джозефу, когда тот выходил из трактира.
Богатую усадьбу на окраине Вены Джозеф присмотрел еще в первый день отпущенного ему срока. Массивная чугунная ограда с золочеными львами на верхушках полированных гранитных столбиков, широкие узорчатые ворота, посыпанные крупным гравием идеально прямые дорожки, рассекающие начинавшийся за оградой парк на правильные четырехугольники, ухоженные клумбы с яркими цветами – и трехэтажный дом со стрельчатыми окнами и колоннами у входа, множеством флигелей и пристроек, с двумя конюшнями…
Здесь явно было чем поживиться и утереть нос самодовольному Грыже.
Без особого труда пробравшись на чердак особняка победнее, расположенного как раз напротив заинтересовавшей его усадьбы, Джош-Молчальник извлек предусмотрительно купленную утром подзорную трубу и, устроившись поудобнее у слухового окна, занялся наблюдением.
До ужина он успел выяснить, где находятся кухня и помещения для слуг, достаточно точно определил месторасположение черного хода (хотя сама дверь была ему не видна) и, решив, что для начала достаточно, отправился подкреплять свои силы добрым стаканом вина и изрядной порцией столь любимого им бараньего жаркого.
Подходящий трактир нашелся неподалеку, и тут Джозефу неожиданно улыбнулась удача: в одном из посетителей он безошибочно признал виденного утром садовника из выбранного для показательного грабежа поместья.
Садовник, рыжеволосый крепыш со здоровым румянцем на щеках и крупной родинкой под левым глазом, отчего казалось, что он все время щурится и хитро подмигивает, с пользой проводил время: перед ним на столе стояли два здоровенных кувшина с вином, один из которых был уже наполовину пуст.
Излишне уточнять, за какой именно стол поспешил присесть Джош-Молчальник.
Садовник попался не слишком разговорчивый, да и открыто приставать к нему с вопросами было опасно, но когда во втором из кувшинов показалось дно, язык у садовника наконец развязался. Так что вскоре Джозеф узнал и о скандальных похождениях Лауры Айсендорф, и о ее странной компаньонке Марте, жившей в поместье уже не первый год, и о необъяснимой забывчивости самого барона, но только… тс-с-с… кто ж будет господину напоминать, да еще о
Особенно заинтересовало Джоша упоминание о коллекции старинных ваз со всех концов света, которую собрал еще покойный отец барона Вильгельма. Впрочем, о вазах садовник упомянул мимоходом и, потребовав еще вина для себя и для своего нового друга, начал заплетающимся языком рассказывать Джозефу о хитростях подрезки яблонь, времени высадки роз и прочих премудростях садовничьего ремесла. Джош терпеливо слушал, понимающе кивал и время от времени пытался вернуть разговор в интересующее его русло, но это ему никак не удавалось – садовник прочно сел на любимого конька, и свернуть его мысли из накатанной колеи не представлялось возможным.
Наконец садовник, которого, как под конец их содержательной беседы выяснил Джозеф, звали Альбертом, решил, что пора идти домой. Но тут стало очевидным, что на ногах Альберт стоит весьма нетвердо, а передвигаться может, лишь держась за что-нибудь, а лучше – за кого-нибудь. Естественно, этим «кем-нибудь» с радостью вызвался быть его новый друг Джозеф. Благо и идти до поместья было всего ничего.
– Н-нет, через в-ворота м-мы не пойдем! – заявил пьяный, но явно опытный в похождениях подобного рода Альберт. – Тут есть кх-кхалитка, так я через н-нее завсегда, когда это… как сейчас… – и он плевком указал Джошу, куда его следует тащить.
Калитка оказалась заперта на хлипкую щеколду, которую несложно было открыть с любой стороны, и даже не скрипнула, когда качнувшийся Альберт навалился на нее всем своим грузным телом. Видимо, слуги, после очередной попойки нередко возвращавшиеся в поместье этим путем, исправно смазывали петли.
– А собаки нас не порвут? – с беспокойством поинтересовался Джозеф.
– Не-а! – уверенно мотнул головой Альберт. – Их майн либер Гельмут за восточным флигелем д-держит, где конюшни. И на привязи. Чтоб, значит, ни гу-гу… Когда м-мы, как сегодня…
Джозеф проводил садовника до дверей пристройки, служившей Альберту жильем, подождал снаружи, пока тот захрапит, и быстро огляделся.
Луна светила ярко, и Джош почти сразу разглядел дверь черного хода, расположение которой установил еще днем, наблюдая за перемещениями слуг. Бесшумно скользнув в тень нависавшего над ним дома, Джозеф тронул холодную бронзовую ручку и легонько потянул ее на себя. Дверь слегка поддалась, но окончательно открываться не захотела.
«Крючок. Изнутри, – догадался Джош-Молчальник. – Ножом поддеть – и всех дел. А замка или нет, или им не пользуются. Ну, Грыжа…»
Он довольно усмехнулся и направился к калитке. Был немалый соблазн забраться в дом прямо сейчас, но Джозеф давно уже не был новичком.
