Я сказала правду

спрашивала.

– Я писательница, – сказала я.

– Да, но чему вы учились? Я имею в виду, чем вы зарабатывали себе на жизнь до того, как начали писать?

– Я никогда ничем другим, кроме как писательством, на жизнь не зарабатывала, – ответила я.

– Понимаю, – сказала Лакрица и подлила мне шампанского, которое я выпила, как воду, одним глотком. – Вам было тогда всего двадцать. Ну, наверняка представится какая-то возможность. Я так думаю: когда одна дверь закрывается, где-то непременно открывается другая...

– Я могу еще писать эротические романы для серии «Нанетта». Мне только нужно изучить кое-какие справочные материалы. Например, поискать информацию в Интернете.

– К сожалению, в «Нанетте» у нас и так слишком много авторов, – сочувственно произнесла Лакрица. – Очевидно, все хотят описать собственный опыт. Знаете, иногда это очень сильно действует, даже...

– Но мне нужна эта работа! – перебила я ее. – Я люблю писать! Понимаете, я только что выяснила, что у меня невро... Что без этой работы я совсем расклеюсь.

Лакрица немного помолчала, потом продолжила:

– Я желаю вам найти более надежную и прибыльную работу. К счастью, вы еще достаточно молоды, чтобы начать все заново.

– Но я не хочу ничего менять! К тому же вы сами сказали, что у меня неплохо получается. Писательство – мое истинное предназначение.

– Вы действительно очень хорошо пишете, – сказала Лакрица. – И моя коллега, у которой случился нервный срыв, тоже прекрасно справляется со своей работой. Но в настоящее время нам это мало чем может помочь. Ведь нам всем нужно как-то зарабатывать себе на хлеб, правда? Советую вам на какое-то время сделать писательство своим хобби, которым вы будете заниматься параллельно с другой работой.

– Хобби... параллельно... – Я совсем поникла.

– Сделайте еще глоток. – Лакрица подлила мне шампанского и залпом осушила свой бокал. Я последовала ее примеру. – Мы все здесь пребываем в шоке с тех самых пор, как стало ясно, что многие потеряют свои рабочие места. Я уже знаю, что новую серию о вампирах повесят на меня, если моя коллега не вернется. Новое начальство, очевидно, надеется, что некоторые из нас сами уволятся, но мы не сделаем им такого одолжения. Мне ведь всего три года осталось до пенсии, и нужно их как- то пересидеть.

– А мне до пенсии осталось тридцать пять лет.

– Уверена, вы найдете какое-то решение. – Лакрица плеснула в мой фужер остатки шампанского и пошла к холодильнику, чтобы достать новую бутылку.

– Конечно, – пробормотала я. Это мы уже проходили. – Мне нужно только начать мыслить позитивно.

Дорогая Чарли!

Я только что подсчитала: прошло ровно двадцать три года с того дня, когда моя мама в первый раз сказала, что ты для меня – неподходящая компания.

И она была права: ты пичкала меня шоколадом, уговорила меня попробовать первую в жизни сигарету и привила мне привычку грызть ногти. Именно благодаря тебе я открыла для себя алкоголь, лифчики push-up, матерные выражения и краску для волос. И когда меня в первый и единственный раз застукали за прогуливанием школы, я тоже была вместе с тобой.

У нас дома и по сей день о тебе отзываются не иначе как «эта ужасная Шарлота». «И то, что у этой ужасной Шарлоты на пупке пирсинг, еще не означает, что ей это идет». (А вот мне шло, только это жуткое воспаление смотрелось не очень хорошо. Оно и понятно, ржавчину дезинфицируй не дезинфицируй...) «Только из-за того, что эта ужасная Шарлота бросила учебу, ты не должна этого тоже делать!» (Некоторые вещи в нашей с тобой жизни происходили параллельно.) «Просто удивительно, что эта ужасная Шарлота увела у тебя парня и она все еще твоя подруга». (Моя мама никак не может поверить, что я выгнала Ульриха по доброй воле. Равно как я не могу поверить, что Ульрих кладет свои носки в стиральную машину и что он повесил в своем платяном шкафу освежитель воздуха.)

Правда в том, что моя жизнь без этой ужасной Шарлоты была бы еще более печальной, чем она есть сейчас. Ты была первым человеком, который объяснил мне, что каштановые (так же как и красные, синие и лиловые) волосы ничуть не хуже светлых и что родители и учителя не всегда бывают правы. Ты поддержала меня, когда мама хотела свести меня с Клаусом Колером, и ты до сих пор единственная, кто всерьез воспринимает мою профессию, покупает каждый мой роман, как только его привозят в киоск, и с жадностью его проглатывает. Ни с одним другим человеком мне не было так весело, как с тобой.

Если у тебя будет девочка, я желаю ей в подруги такую же «ужасную Шарлоту», потому что лучше просто не бывает.

Сблагодарностью и любовью, твоя Герри.

Р.S. Не надо было тебе бросать учебу ради твоей так называемой певческой карьеры. Даже, несмотря на то, что ты жутко любишь петь, получается у тебя просто ужасно. Но до сих пор никто не решался тебе этого сказать. Спроси Ульриха, если не веришь мне. Он, конечно же, тебя любит, но он также любит повторять: «Лучше удалить себе корни зубов без обезболивания, чем слушать, как Чарли поет». Поэтому, пожалуйста, воздержись от мысли исполнить на моих похоронах «Ave Maria» или нечто подобное. Потому что я не хочу, чтобы у людей, собравшихся около моей могилы, появились веские причины посмеяться от души.

Р.Р.S. Сразу же забери себе все мои сережки и подушку, на которой вышиты розы и которая тебе так нравится. В ванной еще стоит новая, не начатая пачка краски для волос оттенка «Бабье лето», который тебе очень пойдет. И не волнуйся: ты будешь чудесной матерью.

4

От шампанского я ударилась в сентиментальность. «Наверное, такое же чувство возникает, когда весь мир рушится, – подумала я. – Когда земля уходит из-под ног. Когда выбивают последнюю опору...»

– Что, простите? – спросила Лакрица.

Очевидно, я озвучивала свои мысли.

– По-моему, шампанское не пошло, – сказала я. – У меня голова кружится.

– У меня тоже. Но это даже кстати. – Она посмотрела на часы. – Мы уже можем идти к господину Адриану.

– Зачем? – спросила я. – Я ведь уже все знаю.