медленно ответил:
— Она погибла на теплоходе во время пожара. Я потерял ее и больше не смог найти. Искал на берегу, потом снова поплыл к теплоходу, взобрался на борт, но задохнулся в дыму… Не помню, как меня вытащили… у меня было плохо с глазами, думал, больше никогда не буду видеть… Выписали только через месяц.
Матвей умолк и опустил голову.
— Почему же ты так сразу поверил в ее гибель? —спросил Егорышев. — Может, она вовсе не погибла?
— Я не сразу поверил. Я поехал в Гудульму к ее тетке, но тетка ничего о ней не знала. Еще перед этим я зашел в речной порт. Видел список спасшихся пассажиров. Ее в этом списке не было.
— А ты? — спросил Егорышев. — Ты был в этом списке?
Матвей нахмурился:
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего… Просто ты слишком быстро отчаялся… Впрочем, возможно, это оттого, что ты сам был тогда болен.
Они помолчали.
Матвей разлил водку в рюмки и сказал:
— Ну, за нашу встречу и за наш отъезд!
— За какой отъезд? — не понял Егорышев.
— Ты говорил, что собираешься на днях вернуться в Москву. Ну, так мы, наверно, поедем вместе.
— Вместе?
— Понимаешь, представитель министерства не приехал, меня вызвали туда… Вчера пришла правительственная телеграмма… Всю ночь сидел, сочинял доклад.
— Значит, ты едешь в Москву, — сказал Егорышев и провел рукой по лицу, словно смахивая паутину. — Ну что ж… Это хорошо. Мы действительно поедем вместе. Мы должны были вместе поехать, и вот мы поедем… Выпьем за нашу встречу и за наш отъезд!
Они выпили, и, Егорышев мгновенно опьянел. Голова закружилась. Им снова овладело нетерпение.
— Жалко, что сегодня нельзя поехать, — сказал он. — Давай полетим на самолете.
— Давай, — согласился Матвей, внимательно глядя на него.
— Нет, ничего не выйдет, у меня денег не хватит, — с сожалением сказал Егорышев.
— У меня есть деньги.
— Мало ли что, у тебя я не возьму.
—Почему? — нахмурился Матвей. — Почему ты у меня не возьмешь? Разве мы чужие?
— Нет, мы не чужие, — кивнул Егорышев и усмехнулся. — Мы с тобой почти что родственники!
Ему тотчас же стало стыдно, что он произнес эту глупую, пошлую фразу, но было уже поздно, он ее произнес, и Матвей ее услышал. Впрочем, Матвей ничего не понял.
— Конечно, твое дело, — спокойно сказал он. — Мне все равно. Поедем на поезде.
Пришли Леночка и Костя. Пьяный Егорышев лежал на диване и смотрел на них. Ему было смешно, что он так опьянел от одной рюмки, и он улыбался. Потом он стал тихонько смеяться. Его разобрал смех, когда он обнаружил, что Леночка и Костя не имеют никакого сходства с Матвеем. Почему он решил, что они на него похожи? Глаза у девочки и у подростка, правда, были такими же карими, как у Строганова, но разве мало на свете людей с карими глазами? Выражение лиц, губы, брови — все было совершенно другим. Егорышев подумал, что Леночка и Костя, видимо, приемные дети Матвея, да у него и не может быть никаких детей; он не был женат и, конечно, никогда не изменял памяти Наташи. Наверно, ему было скучно жить одному, и он взял Костю и Леночку из детского дома.
Егорышев хотел спросить об этом Матвея, но Матвей сидел за столом и что-то яростно зачеркивал в своем докладе. Егорышев решил, что не стоит его отрывать. Он поворочался еще немного, взглянул на Наташу, прошептал ей: «Уже скоро, лада, уже скоро…» — и уснул.
За билеты не пришлось ничего платить. В Москву специальным рейсом отправлялся самолет с багажом какой-то экспедиции, работавшей все лето в Торже, и Ройтман упросил командира корабля посадить в этот самолет Строганова и Егорышева.
Кабина была битком набита ящиками с инструментами и с образцами. Матвей и Егорышев с трудом нашли свободный уголок и уселись, тесно прижавшись друг к другу, возле мутного окошка. Начальник порта выдал им служебные билеты, в которых было написано, что они сопровождают багаж и, следовательно, отнюдь не являются бесплатными пассажирами.
Матвей махал рукой Косте и Леночке, которые стояли внизу. Домой их должна была отвести соседка. Ее же Матвей попросил присмотреть за детьми, пока он будет в Москве.
Рядом с Костей и Леночкой стояла группа сотрудников геологического управления, там были Ройтман, Анциферов и еще какие-то люди, которых Егорышев не знал.
Завертелись винты, за окном поднялось облачко желтой пыли, и самолет, пробежав по полю, плавно оторвался от земли. Ящики заскрипели и стали медленно надвигаться на Матвея и Егорышева.
— Кажется, в Москву привезут только наши кости, — сказал Строганов, с опаской поглядывая на ящики. — В Красноярске будет посадка, надо укрепить их получше.
— А где еще будет посадка? — спросил Егорышев. — В Новосибирске, Свердловске и Казани. Часов через двенадцать приземлимся на Внуковском аэродроме.
— В Москве будем в три часа дня, — подсчитал Егорышев. — Сейчас по местному времени восемь утра, но с Москвой пять часов разницы.
— Давно я не был на Внуковском аэродроме, — сказал Матвей. — Оттуда на такси можно доехать до любой гостиницы.
— Я думаю, тебе не придется ехать в гостиницу, — ответил Егорышев. — Ты поедешь в другое место.
Строганов не спросил, куда он поедет, и разговор прекратился.
В Красноярске они затянули веревками багаж, в Новосибирске пообедали, в Казани решили не выходить из кабины. Им не терпелось попасть в Москву и казалось, что, если они будут сидеть в самолете, тот взлетит быстрее. До Москвы осталось два часа. День тянулся бесконечно.
Внизу снова поплыли ровные квадраты полей, и Егорышев спросил:
— Костя и Леночка твои дети или нет?
Он долго колебался, прежде чем задать этот неловкий и бесцеремонный вопрос, и спросил только потому, что позже уже не было бы возможности узнать об этом.
— Нет, не мои, — ответил Матвей.
— Ты взял их на воспитание в детском доме?
— Нет, не в детском доме… Это сложная история. Впрочем, не очень сложная. Костя и Леночка дети Льва Алексеевича Гольдберга… Был такой известный геолог. Он женился поздно, жена его умерла. Он взял Леночку и Костю с собой в Торжинскую экспедицию… Здесь он заболел воспалением легких и умер… Ребятишки остались у меня… Вот и все.
— Ты участвовал в этой экспедиции?
— Да… Впервые я встретился с Гольдбергом в Красноярске, он взял меня в свою партию… Но мы тогда ничего не нашли. Гольдберг вернулся в Москву, вернее, под Москву, там у него была дача… А я остался в этих краях. Исколесил всю Восточную Сибирь, приехал в Торжу и узнал, что Гольдберг тоже в Торже. Я снова к нему присоединился… Снова нас постигла неудача, но Гольдберг был совершенно убежден, что мы на верном пути… Он оказался прав.
— Значит, у него есть дети, — задумчиво сказал Егорышев. — Они могли бы вернуться в Москву…
— Им там пока нечего делать, — пожал плечами Матвей. — Подрастут, поедут учиться.
Егорышев вздохнул и покачал головой.
Самолет пошел на посадку. Выглянув в окно, Егорышев увидел белый силуэт университета и стиснул зубы. Над его ухом раздался негромкий голос Матвея:
— Скажи, Степан, зачем ты приезжал в Улуг-Хем? Я знаю, ты разыскивал меня…
— Да, я разыскивал тебя, — глухо ответил Егорышев. — Ты обо всем узнаешь через час.
Они вылезли из самолета, попрощались с летчиком и пошли к остановке автобуса. Егорышев посмотрел
