– А он не пробовал обратиться в министерство?
– Пробовал. Он ездил туда в пятницу. Встретили его прохладно. В наши дни их пугает любая дешёвая выдумка, если речь идёт о превышении власти. Думаю всё-таки, что дело замнут, если прекратится шумиха. Но разве она прекратится? Хьюберта публично раскритиковали в книге, а затем, по существу, обвинили перед палатой в невыдержанности, которая не к лицу офицеру и джентльмену. Молча он это проглотить не может, а что остаётся?
Лайонел сделал глубокую затяжку и сказал:
– Знаешь, лучше ему не обращать внимания.
Кулаки генерала сжались:
– Чёрт побери, Лайонел, я этого не нахожу!
– Но ведь Хьюберт не отрицает ни выстрела, ни факта порки. Публика лишена воображения. Кон, она никогда не взглянет на вещи с точки зрения мальчика. Ей важно одно: во время мирной экспедиции он застрелил человека, а других наказывал плетьми. Ты ей не втолкуешь, что он поступал так лишь в силу обстоятельств.
– Значит, ты серьёзно советуешь ему смириться и промолчать?
– Как мужчина – нет; как человек с опытом – да.
– Боже правый! Куда идёт Англия? Что обо всём этом сказал бы дядя Катберт? Ему так дорога была честь нашего имени!
– Мне тоже. Но как Хьюберту отпарировать удар?
Генерал помолчал, потом прибавил:
– Такое обвинение порочит всю армию. Но руки у мальчика действительно связаны. Подай он в отставку, он ещё мог бы защищаться. Но он не мыслит себе жизни вне военной службы. Скверная история. Кстати, Лоренс говорил со мной насчёт Эдриена. Диана Ферз – урождённая Диана Монтжой, так ведь?
– Да, она троюродная сестра Лоренса. Очень интересная женщина, Кон. Тебе приходилось её встречать.
– До замужества видел. Каковы её семейные дела?
– Вдова при живом муже: двое детей, супруг в сумасшедшем доме.
– Весело, нечего сказать! Он что, неизлечим?
Лайонел кивнул:
– Говорят. Впрочем, определённо никогда нельзя сказать.
– Боже правый!
– Вот именно. Она бедна, Эдриен ещё беднее. Это его давнишнее увлечение. Началось ещё до её замужества. Он потеряет должность хранителя музея, если наделает глупостей.
– То есть сбежит с ней, – ты это имел в виду? Ерунда, ему ведь уже пятьдесят!
– Нет большего дурака, чем… Она – очаровательная женщина. У Монтжоев в роду все красавицы. Скажи, Кон, а тебя он не послушает?
Генерал покачал головой:
– Скорее уж Хилери.
– Бедняга Эдриен! А ведь замечательный человек, таких на земле мало. Я поговорю с Хилери, хоть он и занят по горло.
Генерал поднялся:
– Ну, пойду спать. У нас в поместье, хоть оно и древнее, древность ощущается как-то меньше.
– Тут просто слишком много ветхого дерева. Спокойной ночи, старина.
Братья обменялись рукопожатием, взяли подсвечники и разошлись по своим комнатам.
II
Поместье Кондафорд перешло от де Канфоров (отсюда его название) к Черрелам в 1217 году, когда их фамилия ещё писалась Кервел, а то и Керуаль – в зависимости от склонностей писца. История перехода поместья к их роду была романтической: тот Кервел, который получил его, женившись на одной из де Канфоров, покорил её тем, что спас от вепря. Сам он был человек безземельный. Отец его, француз из Гиени, осел в Англии после крестового похода Ричарда. Девушка же была наследницей де Канфоров, владевших многими землями. Вепря внесли в родовой герб, хотя кое-кто и высказывал предположение, что единственным вепрем во всей этой истории был тот, который красуется в гербе. Во всяком случае архитекторы-эксперты установили, что некоторые части здания восходят к двенадцатому столетию. Несомненно также, что когда-то оно было обнесено рвом, наполненным водой. Однако при королеве Анне один из Черрелов, видимо успокоенный многими веками мира и, возможно, обеспокоенный мошкарой, воспылал страстью к перестройкам и осушил ров, от которого теперь не осталось и следа.
Покойный сэр Конуэй, старший брат епископа, получивший титул в 1901 году перед назначением в Испанию, служил по дипломатической части и поэтому запустил поместье. В 1904 году он скончался на своём посту, но процесс обветшания Кондафорда не прекратился и при его старшем сыне, теперешнем сэре Конуэе, который, будучи военным, постоянно переезжал с места на место и вплоть до окончания мировой войны редко имел счастье пожить в фамильном поместье. Когда же он поселился там, мысль, что оно было гнездом его рода с самого норманнского завоевания, побудила его сделать всё возможное для приведения Кондафорда в порядок. Поэтому дом стал снаружи опрятным, а внутри комфортабельным, хотя у генерала едва хватало средств, чтобы жить в нём. Поместье не приносило дохода: слишком много земли было занято лесом. Хотя и незаложенное, оно давало всего несколько сотен в год. Генеральская пенсия и скромная рента его супруги, урождённой высокочтимой Элизабет Френшем, позволяли сэру Конуэю платить умеренный подоходный налог, содержать двух егерей и спокойно существовать, еле-еле сводя концы с концами.
