своенравие, навлекшее на них беду. Многие думали, что Александра желает всего-навсего спасти свою жизнь за счет бесчестия дочери, но, увы, ее слова показались мне правдивыми! Слишком смело глядела Мариамна, чтобы быть невинной. Ах, Иоаким, измена — это грех, который нельзя ни простить, ни забыть. Конечно, муж Мариам-ны виновен в смерти ее отца, брата, дяди и почтенного хворого деда. «Он» дважды отдавал приказание, когда отправлялся в опасные странствия, убить ее, если не вернется, и все-таки будем к нему справедливы. Он ни разу не повысил на нее голос, ни разу не ударил ее, и она должна была исполнить свой долг по отношению к нему как к своему мужу и отцу своих детей. Жена должна быть послушна мужу и верна его постели, как бы он себя ни вел. Потому что она всего лишь женщина, хотя и лучшая из женщин, а он мужчина, хотя и худший из мужчин.
— Закон жесток и налагает страшную ответственность на отца, выбирающего мужа для своей дочери, поэтому я рад, что избавлен от такой ответственности в отношении Мариам, Первосвященник Симон сам изберет для нее мужа.
— Несмотря на все его грехи, Симон честен с Господом и людьми, и ты можешь спать спокойно. Выбранный им жених тебя не опозорит. Но мы говорили о неверности Мариамны.
— Некоторые уверены, что едомитянин так сильно ее любил, что не мог представить ее в объятиях другого даже после своей смерти, потому-де он приказывал убить ее. Они вспоминают, как он буйствовал от горя после ее смерти, даже рассказывают, будто он сам умащал ее тело мирром для своих некрофильских желаний. Однако они забывают, что он точно так же буйствовал, когда ее брат будто случайно утонул в Иерихоне, но нам-то известно, что он утонул по «его» приказанию. «Ему» надо было умиротворить дух мертвой и избежать всеобщего осуждения. Он никогда не любил ее и женился по расчету, зная, как почитаемы Маккавеи среди народа Израиля. А потом он одного за другим убил их всех и последней ее. Убил без всякой жалости, как, попомни мои слова, он убьет прекрасных сыновей, которых она родила ему и которых он вроде бы очень любит.
— Я запомню твои слова, — сказал Клеопа, — но не могу поверить, что даже такой зверь может убить собственных сыновей только потому, что их мать из рода Маккавеев. И потом, если он ее не любил, зачем ему нужно было приказывать убить ее после своей смерти?
— Наверно, он боялся, что она может выйти замуж за его врага и основать новую династию. Ему было невыносимо думать, что не его наследники будут царить в Израиле, по крайней мере, не будут царить столько же, сколько царили наследники Давидовы.
— А почему ты считаешь, будто он убьет сыновей Мариамны? Разве у него есть основания сомневаться в своем отцовстве? Ведь они на него похожи.
— Они «ему» не нужны. «Ему» ненавистно представлять, как мы между собой говорим: «По крайней мере, с одной стороны у этих детей добрые предки». К тому же у «него» есть еще сыновья. Вспомни хотя бы старшего, Антипатра, которого все считают будущим царем. Это ради него Мариамна должна была умереть и умерла, и ради него умрут в свой черед ее сыновья. 11» стоит забывать о его правах. Ирод может даже последовать египетскому обычаю и в один прекрасный день сделать его соправителем.
— Совсем о нем забыл. А что он собой представляет?
— Я многих расспрашивал, и никто не сказал о нем пи одного дурного слова. Его считают усердным в учении и великодушным, не властолюбивым и добрым, он иовремя платит долги, законопослушен и к тому же отличный охотник на страусов, антилоп и диких быков. Тем не менее, пусть это даже правда, он все равно сын своего отца, и, что бы мне ни говорили, он может стать таким же лживым, как любой другой, носящий сандалии. Однако я умолчу о самых страшных моих предположениях, пока планы его отца окончательно не созрели. Но если ты услышишь о смерти сыновей Мариамны, приходи, и я еще что-нибудь предскажу. 11ет, все-таки я дам тебе ключ к моим страхам. Ты помнишь историю золотого идола Доры?
Клеопа улыбнулся. Этот трофей царь Александр Яннай захватил у едомитян. Маску онагра — дикого осла — из чистого золота, с красными каменьями на месте глаз и зубами из слоновой кости. Считалось, что маску отлили египетские мастера. Александр Яннай отобрал ее у едомитян в Доре, или Адораиме, что недалеко от Хеврона, потому что едомитяне опять завоевали древнюю землю Южной Иудеи, пока иудеи были в рабстве. Они очень дорожили этой маской, которую называли Маской Нимрода, и, когда ее с триумфом доставили в Иерусалим, едомитянин по имени Забид, сделав вид, что изменяет своей родине, сказал Александру Яннаю:
— Ты знаешь, как тебе повезло? С помощью этой маски ты можешь одолеть Кози, прозванного Нимро-дом, ненавистного бога Доры, и изгнать его с наших земель.
Александр, который был первосвященником, а не только царем, спросил его:
— О чем ты говоришь? И Забид ответил ему:
— Золотого бога можно с помощью колдовства заманить на гору.
— Это запрещено Законом.
— Я сделаю это, не нарушив Закон. Александр согласился на то, чтобы Забид, покинув пределы Храма, в Долине Иевуситов, или так называемой Долине Торговцев Сыром, сотворил заклинания. Забид снял маску с Золотых Ворот, к которым она была прибита, завернул ее в темную материю и положил на верх стены, предупредив всех, кто наблюдал за ним:
— Если вам дорога жизнь, держитесь подальше от проклятого трофея.
Потом он оделся во все белое и сошел совсем один в долину. На голову он водрузил круглую деревянную подставку, на которой укрепил пятнадцать зажженных свечей, укрыв их под разноцветными стеклянными колпаками, и еще пять по кругу внутри. Потом он начал медленный танец и как бы чертил на земле разные геометрические фигуры. Он славил имя Иеговы и призывал бога Доры как можно скорее явиться в Иерусалим, чтобы отдать себя во власть Богу Израиля. С городской стены и со склона горы за ним наблюдало множество евреев, но им было запрещено подходить к нему и поднимать шум, который мешал бы творить заклятия. Ночь стояла безлунная, и мерцавшие огни, то спиралью взмывавшие вверх, то чертившие овал или восьмерку, завораживали зрителей. Неожиданно Забид завопил в ужасе, потом погасли свечи и леденящий душу вой огласил окрестности.
Никто не понял, что случилось. Одни говорили, будто Забид не сумел исполнить задуманное и был поражен Иеговой за свою самонадеянность. Другие — будто он одержал победу и то, что они слышали, было предсмертным криком ненавистного бога Доры. Однако ни один человек не осмелился сойти до утра в долину. А утром там нашли подставку со свечами, аккуратно сложенные белые одежды Забида — и все. Когда же слуга царя развернул материю на стене, чтобы взять маску и прибить ее на прежнее место, то увидел ком красной глины, так сказать, знак едомитянина. Маска исчезла навсегда.
— Бессовестный мошенник, — возмутился Клео-па. — Однако почему это я должен горевать об исчезновении золотого осла?
— Не сомневаюсь, — медленно проговорил Иоаким, — что едомитянин заполучил реликвию дома Забида, взяв в жены Дориду из Доры, и теперь пытается творить зло именем Нимрода. Ты ошибаешься, называя маску головой осла. На осла навьючивай сколько хочешь и бей его, пока сам не свалишься, но будешь дураком из дураков или Самсоном, если посмеешь поступить так с онагром. Онагры убивают людей, что давно известно из цирковых представлений, когда пленников, взятых в бою, принуждают там якобы охотиться на диких зверей. Они быстры, как ласточки, хитры, как мангусты, и безжалостны, как арабские головорезы.
— Кто такой Нимрод? Тот Нимрод, о котором я читал, был сыном Хуса, и он умер две тысячи лет назад.
— Не хочу пачкать свой язык, рассказывая тебе, кем его считают едомитяне. Однако будь уверен, у него есть власть и с ним приходится считаться. Ты, по крайней мере, помнишь, что это Нимрод, владыка трехсот шестидесяти пяти воинов, преследовал Авраама за то, что тот не простерся ниц и не воздал почести лживым богам? Боюсь, «он» будет преследовать Израиль по той же самой причине и именем Нимрода.
— Господи, сохрани! — вскричал в страхе Клеопа.
Привезя своих сыновей от Мариамны в Рим, где их поселили во дворце императора Августа, Ирод необыкновенно щедро снабдил их деньгами и подобрал им прямодушных и благочестивых, но немужественных и нестрогих наставников из евреев. Вероятно, втайне ему действительно хотелось, чтобы мальчики научились у римлян распутству и расточительности и погубили себя, презрев закон Израиля, поэтому, когда через несколько лет ему донесли о том, что они стали образцовыми римлянами, он призвал их в Иерусалим и заставил неукоснительно соблюдать все обычаи. Одного из них он женил на дочери своей