- Вот, дядя, спроси у него, у него спроси: он ти скажет, какой-такой Филипп человек есть, - перебил в свою очередь рябой мужичок, стараясь обратить на себя внимание торгаша, - совсем было по миру пустил, совсем решил! - прибавил он, выразительно моргая на кузнеца. - Эй, ребята! Эй, слышишь? - довершил он, снова начиная махать руками и поворачиваясь то в одну сторону улицы, то в другую. - Эй, сват Нефед! ступай сюда: Филиппа видели. Лапши нашего брата… эй…
Даже без этого известия многие из пожилых мужиков и баб, не принимавших участия в хороводе, направлялись к возу. Достаточно ведь увидеть издалека двух-трех человек, собравшихся около одного места, чтоб привлечь толпу; но при имени
Филиппа, брата Лапши, каждый из подходивших ускорял шаг. Вскоре вокруг воза снова составился порядочный кружок. Рябой мужичок перестал между тем кричать: он торопливо передавал новость, переходя от одного к другому, - никто, однакож, не хотел слушать: после первых двух слов каждый махал только рукою, отходил прочь и обращался с расспросами к торгашу.
- Надо полагать, братцы, этот Филипп дал себя знать… вишь, как вы о нем хлопочете! - сказал старик, которого начинало забирать любопытство.
Осажденный новыми расспросами, он очень охотно повторил встречу свою с
Филиппом. Во время рассказа, прерывавшегося бранью, как только произносилось имя
Филиппа, рябой мужичок ни на секунду не оставался в покое; его точно укусила ядовитая муха: каждый член его, каждая черта лица его, особенно глаза и брови, находились в страшной подвижности: он то подмигивал, то дергал за рукав соседа, приглашая его быть внимательнее, то обращался с пояснительными жестами, наконец не выдержал и неожиданно крикнул:
- Экой разбойник!
Выходка эта встретила на этот раз живое сочувствие в окружающих; крупная брань, как картечь, посыпалась отовсюду.
- Слышь, дядя! у этого, вон у этого две лошади увел! - вмешался рябой мужичок снова, указывая на кузнеца. - Две лошади увел, сам тебе скажет… Скажи,
Пантелей, как дело-то было…
Глаза присутствующих мгновенно перешли от торгаша к Пантелею; но
Пантелей обманул всеобщие ожидания: он упорно молчал, и только выражение его грубого лица да нахмуренные брови высказали чувства, пробуждавшиеся в нем при воспоминании о Филиппе.
- Кому он здесь только не враг? - сказал седой старик, - о сю пору все поминают. Даром пятый год слухов нет, всем на шею сел.
- Вор ворует - мир горюет. Кто ему, вору-то, рад!
- И парнишку-то свово погубил, окаянный! - прокричала некстати какая-то старуха.
- То-то, я чай, наш Лапша-то подивится, как проведает. Он думает, брата давно уж в живых нет; сам намедни сказывал…
- А ты и поверил! - сурово перебил кузнец Пантелей.
- На таких людей погибели нет; ничего им не делается, - заметил кто-то.
- Ну, а что, братцы, каков у вас этот-то брат? - спросил торгаш.
- Лапша-то?
- Да.
- Все единственно… такой же разбойник! - проговорил кузнец.
Выходка кузнеца не заключала в себе, казалось, ничего особенно забавного, тем не менее в толпе многие разразились хохотом: надо полагать, сближение, которое сделал кузнец между Лапшою и его братом, показалось присутствующим чересчур уж несбыточным, невероятным.
- Стало, такой уж, видно, весь ихний род: все одним путем-дорогой пошли! - произнес торгаш, покачивая головою, причем макушка его шапки обнаружила несколько раз намерение сорвать с плеч голову своего владельца.
- Вся семья таковская! один в одного! - упрямо подтвердил кузнец.
Снова некоторые засмеялись.
- Полно, брат Пантелей, полно! не греши! - с укором произнес степенного вида мужик, молчавший до того времени. - Станешь так-то про других худо говорить, узнаешь и про своих. Коли говорить, так говори настоящее…
- Я и то настоящее говорю: мошенник - да и все тут! Степенный мужик досадливо махнул рукою и отвернулся.
- Известно, один брат грабит, другой концы хоронит, - сурово подхватил кузнец. - Слышь, не знает Лапша, жив ли брат - как же! Думаешь, как летось пастух наш встрел Филиппа у рощи, думаешь, этот не знал? Они заодно действуют. Ты верь ему, что он дурачком-то прикидывается, верь…
- Полно, говорю, - начал опять степенный мужик, - не чужим рассказываешь. Тот ограбил тебя - точно; ты на него и серчай: говори кому хошь, всякой скажет: 'грабитель'. А этого позорить тебе не за что. Брат за брата не ответчик!
Лежачего, брат, не бьют - не приходится!
- Уж это как есть…
Многие из присутствующих, в том числе и бабы, вступились за Лапшу.
- Ну вас совсем! - с досадливым нетерпением крикнул Пантелей и, толкнув плечом двух-трех соседей, пошел своей дорогой.
- Как распрогневался! не по скусу, стало, пришло! - смеясь, заметили в толпе.
- Не пуще силен, не страшно! - сказал с пренебреженьем степенный мужик, вступившийся за Лапшу. - Знамо: ну, за что он его позорит? И без того обиженный человек кругом как есть. Через брата своего всего решился, да за его же худые дела отвечать должен.
