— Настоящее. Конкретное.
— А что это такое?
— Я знаю, что вы все обо мне думаете.
— Должен, наверное.
— В обход пошел? А вы зануды, неудачники. Один раз уперлись, чтоб принцип показать, а потом всю жизнь ноете. А кому от вашего тепла тепло? Никому! А я сколько дел хороших пробил, скольких ребят поддержал!
— А сколько заложил, считаешь?
— Знаешь, в стороне стоять и критиковать просто, а дело делать — трудно. Вы чистоплюи, а я испачкаться не боюсь! Пусть меньше, да хоть что-то будет сделано!
— Смотри, чтоб отмыться можно было.
— А я не боюсь, трус в карты не играет!
— Помню, ты смелый парень. Игрок!
— Я?.. Да, не трус.
Новиков разгорячился. Встал. Говорил громко, размахивая руками.
— В стороне стоять очень легко. А вот работать? Дело двигать? Страну вести? Трудно?.. Трудно…
— А ты страну ведешь?
— Лет через десять и мы поведем, — сказал Новиков убежденно. — Наше поколение. Куда нам деваться?.. Если ответственности не забоимся.
Вошла Таня, принесла яичницу, разложила по тарелкам.
— Спасибо, Танюша. — Володя поцеловал ее локоть. — Таня, я хочу выпить за Толика. Мы с ним три года…
— Два с половиной…
— Два с половиной в одной комнате жили. Каждый кусок делили! За тебя, старик! Время покажет, кто из нас прав! И кто нужнее!
— Я — за два с половиной!
Выпили.
— Помнишь, каким ты был?
Друг Толя прикинул, будто вспоминая. Улыбнулся — усмехнулся.
— Что было — помню, а каким был — нет. Много времени прошло. Много событий.
— Много. А «Бригантину» поешь, как раньше?
— «Надоело говорить и спорить, и любить усталые глаза…»
Таня сидела напротив них, и они не замечали ее, они спорили о своем, они пели свою песню.
Толя пел, обхватив голову руками и закрыв глаза. Потом он замолчал, и Володя пел один.
Друг заснул, и Володя долго и удивленно смотрел на него.
— Заснул, старичок?
Ответа не было.
— Поспи. Иди, Танюша.
Он хотел приласкать, но девушка отстранилась.
— Не надо, Володя.
Она вышла из комнаты на кухню. Он прошел за ней. Обнял.
— Если б ты знала, как я хочу, чтоб у нас был ребенок — твой и мой… наш.
Она сказала:
— Ты много сегодня выпил.
— Почему? Не-много!.. Немного.
— У нас могли быть, — сказала она.
— Извини, я не хотел…
— Прости меня тоже… Я хотела поговорить с тобой.
— Давай. — Он выпил воды из-под крана.
— Понимаешь, Володя, я не могу так больше. Ты уходишь, я умираю. Ты всегда спешишь, и мне страшно, я никогда не знаю, в какой момент ты сорвешься и уйдешь. Это стало мукой. Я боюсь.
— Ты же знаешь, что я не один. — Он сразу стал раздражительным.
— Я думала об этом. Тебе тоже плохо должно быть. Наверное, даже хуже. Мне иногда кажется, что ты на меня злишься за это.
— Тебе кажется.
— Но тебе должно быть плохо — это же ненормально. Ты уходишь, и я не знаю, когда ты будешь снова. Я жду, тебя нет. Я устаю ждать. Знаешь, я иногда ненавижу себя. И нашу любовь…
— Даже так?
— Да, Володя. Потом ты появляешься, когда хочешь, и все начинается сначала. И каждый раз кончается одним и тем же, ты снова уходишь и неизвестно на сколько… Я ведь тоже человек.
— Понятно. Хочешь расстаться? — Таких разговоров он не любил.
— Мне просто тяжело. — Она опустила голову.
— Мне тоже, — сказал он и прошел в комнату. Наклонился над другом. — Надо его поднять.
Друг не соображал.
— Сколько времени? — спросил Володя.
— Тебе пора идти.
— Да, пора, — согласился он, — а то опять крик будет. А с ним что делать?
— Он приезжий?
— Приезжий.
— Пусть останется. Подруги сегодня не будет.
— Ты не волнуйся, он нормальный парень. — Он раздел друга и уложил на диван.
Потом он прошел в ванную, умылся, намочил волосы.
Вернулся в комнату и стоя залпом выпил кофе.
— Спасибо. Ты не волнуйся за него.
— Я не волнуюсь. — Она смотрела, как он надевает плащ.
— Пока, — кивнул он.
— Пока.
Дверь закрылась.
Таня распахнула окно, укрыла одеялом Толика, собрала посуду, стала убирать комнату.
Утром по городу побежали трамваи. Зашумели прямо под окнами.
Друг Володи Толя открыл глаза и долго не мог понять, где он.
Потом он и Таня завтракали. Молчали.
— Вы учитесь? — наконец спросил Толя.
— Да.
— На каком курсе?
— На третьем.
— У вас родители, семья?
— Папа, мама, брат.
— А Володю вы давно знаете?
— Давно.
— Вы знаете, что у Володи семья?
— Конечно. — И она подняла глаза и посмотрела на друга Володи.
Он не отвел взгляда.
— Вас это не смущает?
— Володя особенный человек. Редкий. — Она подумала и еще добавила: — Все только о себе думают. Многие, — поправилась она, — а у него за все душа болит.
