– А что же ты?
– Я – лишь объект творимого ими зла. Я – лакмусовая бумажка человеческих поступков.
– Но проступок и наказание несоизмеримы, – сказал Матвеев. – Рукоприкладство возвращается к человеку смертью.
– А знаем ли мы, чем отзовется творимое нами?
Матвеев вздохнул.
– Ты еще долго будешь наказывать людей? – сказал он.
– Нет, – Баклагов покачал головой. – Мне недолго осталось, я чувствую это.
– Чепуха, все обойдется, – сказал Матвеев, пряча взгляд. – Ты еще поправишься.
Баклагов не ответил.
– Доктор сказал, что у тебя еще могут быть приступы. Неплохо было бы надеть на тебя рубашку. Не возражаешь?
– Как я могу возражать? – Взгляд Баклагова был печален.
– Я сейчас. – Матвеев суетливо поднялся со стула.
Он вернулся через пару минут, держа в руках рубашку с длинными рукавами, свисающими до пола. Баклагов безропотно дал надеть на себя рубашку. Матвеев завязал у него на спине концы рукавов, проверил, надежно ли.
– Отдохни, – сказал он. – Тебе сейчас надо больше отдыхать.
– Хорошо, – тихо ответил Баклагов.
Матвеев вышел в коридор, запер дверь палаты на замок. «Вот и все, – подумал он. – Осталось совсем немного».
Он положил ключ в карман и отправился в дежурку.
Чайник был горячий. Матвеев налил кипятку в чашку, порылся в столе, разыскивая заварку, но не нашел. Тогда он вылил кипяток обратно в чайник и лег на кровать поверх одеяла. Когда по коридору кто- нибудь проходил, он приподнимал голову, прислушиваясь. Но никто не заглядывал к нему. «Уеду к Лидке в Демидовск, – думал Матвеев. – Не прогонит. Поживу у нее, пока здесь все уляжется, а там будет видно».
Он пролежал на кровати до вечера и, когда за окном стемнело, поднялся и вышел в коридор. Медсестра сидела за своим столом. Из-под двери кабинета Родионова пробивалась полоска света. Матвеев подошел к четырнадцатой палате и осторожно, стараясь не шуметь, отпер дверь. Баклагов неподвижно лежал на кровати, и теперь его лицо казалось совсем черным.
Матвеев закрыл дверь и, опустившись на колени, пошарил рукой под кроватью. Там обычно складывали лишние подушки. В какой-то момент Матвееву показалось, что Баклагов проснулся, и он замер, прислушиваясь, но вскоре понял, что ошибся. Вытянув подушку, Матвеев распрямился. Голова Баклагова темнела на белой наволочке. Кто-то прошел по коридору. Когда шаги стихли, Матвеев бросил подушку на лицо Баклагову и навалился сверху. Баклагов забился под ним, и Матвеев подумал, что неплохо придумал со смирительной рубашкой – так Баклагову не выкарабкаться. Он лежал, терпеливо ожидая развязки, и через какое-то время Баклагов затих. Матвеев поднялся, покачиваясь. Он не стал включать свет, потому что и так знал, что все кончено, бросил подушку под кровать и вышел в коридор. Медсестра по-прежнему сидела за своим столом.
Родионов был в кабинете один. Матвеев прикрыл за собой дверь и сказал:
– Баклагов умер.
Он следил за выражением лица доктора и увидел, как тот вскинул брови:
– Умер?
– Да, – кивнул Матвеев. – Скоропостижно скончался.
Родионов привстал из-за стола.
– Будет лучше, если обойдется без вскрытия, – сказал Матвеев.
Родионов посмотрел на него вопросительно.
– Последнее время ему вводили слишком много лекарств, – спокойно пояснил Матвеев, сделав ударение на слове «слишком». – Зачем об этом знать кому-либо?
Он поднялся и пошел к двери. Родионов молча смотрел ему вслед.
– У него ведь совсем не было родственников, – сказал, обернувшись, Матвеев. – Так что никто и не вспомнит о нем.
В железнодорожной кассе Матвеев купил билет до Демидовска.
Людей в вагоне почти не было. Молодая мамаша с ребенком, Матвеев да ватага парней – судя по всему, школьников.
Матвеев заперся в своем купе, перечитал купленные на вокзале газеты. Парни за стенкой смеялись и громко звенели стаканами. «Совсем пацаны, – подумал с неприязнью Матвеев. – А к бутылке тянутся как взрослые». Постучал проводник, предложил чай.
– Нет, не надо, – покачал головой Матвеев. – Я скоро буду дома.
– Вы до Демидовска едете? – уточнил проводник.
– До Демидовска, – кивнул Матвеев.
– Везет вам, – улыбнулся проводник из-под черных кавказских усов. – А мне еще двое суток на колесах.
Матвеев вышел в тамбур, закурил. Двое парней из той ватаги стояли в уголке, возбужденно матерясь. Матвеев посмотрел неодобрительно, отвернулся.
– Слышь, козел старый! – неожиданно услышал он за спиной. – Че ты пялишься?
Он сжался внутренне, растерявшись, но в следующий миг что-то подсказало ему, что надо обернуться.
Парень уже вытянул нож из кармана и теперь раскрывал его, зло глядя на Матвеева.
– Щас я тебя буду учить, – сказал парень, и в его взгляде Матвеев прочитал приговор себе.
– Не дури, – сказал он. – Покалечу, если подойдешь.
Но уже знал, что умрет. Даже сюда дотянулся за ним мертвый Баклагов. И если бы он не поехал этим поездом, а остался сидеть дома – все равно ему не жить. «Они сами себе вынесли приговор», – сказал ему Баклагов. Это он и о нем тоже сказал.
Матвеев прижался спиной к двери, ожидая нападения, и видел перед собой только дикие пьяные глаза парня. И еще лезвие ножа. Парень вдруг взмахнул левой рукой, отвлекая его, и бросился вперед. Но прежде чем он дотянулся до Матвеева, открылась дверь, ведущая в вагон, и проводник навалился на парня, выкручивая ему руку с ножом. Второй стоял в углу, испуганно глядя на происходящее.
– Пусти! – кричал парень. – Я вас всех здесь порешу!
– Замолчи! – рявкнул проводник, отнимая нож и поднимаясь с пола.
– Спасибо! – сказал Матвеев. Они пошли по коридору.
– Вы поосторожнее с ними, – посоветовал проводник. – Они как волчата молодые, пощады не знают.
Матвеев заперся в купе и не выходил в коридор до самого Демидовска. В Демидовск поезд пришел в три часа ночи. Матвеев пошел к дверям. Проводник спал в своем купе, прикрыв лицо рукой. В вагоне было тихо. Матвеев вышел из вагона, осмотрелся. Он был единственным пассажиром, вышедшим здесь. Ждать утра на вокзале не хотелось, лучше уж пройтись пешком. Здесь недалеко, минут сорок ходу. Матвеев завернул за угол и пошел по свежему скрипучему снегу.
– Эй, дядя! – услышал он за спиной.
Кто-то нагонял его. Матвеев обернулся. Это был тот самый, из вагона. Парень нагнал его и неожиданно ткнул в живот чем-то длинным и острым. Матвеев вскрикнул и упал. Парень вытер нож об его пальто и побежал назад, к вагону, боясь отстать от поезда.
Матвеев еще смог проползти метров пятнадцать, но силы оставили его, и он затих. Кровавый след припорошило снежком. Его нашел рано утром старик дворник.
