Анна потрепала его по волосам, как неразумного мальчишку. Больше они к этому разговору не возвращались.
Вечером Кирилл сделал силки для ловли обезьян. Это была хитроумная самозатягивающаяся петля. Первый изготовленный образец Анна забраковала – он показался ей слишком непрочным.
– Порвется. Не годится.
– Ты посмотри, какая толстая веревка.
– Сделай ее вдвое.
– Это уже будут не на обезьяну силки.
– А на кого?
– А разве мамонты здесь водятся?
– Нет.
– Вот видишь. Значит – на обезьяну.
Потом они опять плавали в океане. Солнце уже пряталось, черные силуэты пальм на берегу казались декорациями провинциального театра. И опять было такое чувство, что нет никого и нигде – только этот остров, пальмы и они – Кирилл и Анна.
– Я никогда отсюда не уеду, – сказала Анна. – Даже если мне не найдется больше места на станции – я останусь. Построю дом там, в глубине острова, и буду жить. Не прогонишь?
– Нет! – ответил Кирилл.
У него почему-то опять стало сухо в горле – как сегодня утром, когда он увидел обнаженную Анну. Безотчетно протянул руку в темноте, прямо в воде, погладил ее прохладную гладкую кожу – лишь мгновение это продлилось, потому что почти сразу Анна отстранилась и сказала:
– Не надо этого, Кирилл. Не делай так больше никогда.
Звезды мерцали над их головами. Луна смотрела вниз с прищуром, и под ее взглядом океан, казалось, светился.
6
Бородину представлялось, что доктор Морозов обязательно окажется человеком преклонных лет, с пучком седых волос на голове и в старомодных очках в черной оправе, будет он сух кожей, худощав и взглядом печален, а оказалось – они почти одногодки. Морозов был хотя и невысок ростом, но ладно сложен, глаза умные и взгляд доброжелательный, прическу носил длинную – с того времени, наверное, как носил длинные волосы в школе – и ругали его, и наказывали; и с тех самых пор осталась в нем эта фронда, уже и сражаться не с кем, а он все не может успокоиться, демонстрирует независимость. Сам Бородин всю жизнь носил короткие прически, даже в институте – комсомольская юность. «Волосатиков» недолюбливал, с ними все время приходилось разбираться: как «волосатик», так сразу и мозги набекрень, вот тебе и персональное дело – комитету комсомола работа.
И сейчас Бородин подсознательно насторожился, а Морозов, совершенно не видя в нем врага, приветливо обратился:
– Ваше лицо мне знакомо. Где-то встречались, наверное?
Бородин всмотрелся и качнул головой:
– Не припоминаю.
Они действительно никогда не встречались прежде, это у Морозова был такой тактический ход – мостик перебрасывал к собеседнику, устанавливал контакт.
Кабинет Морозова совершенно не был похож на врачебный: ковер на полу, книги вдоль стен, в углу негромко мурлычет радио. Хорошее радио, дорогой аппарат, Бородин даже заинтересовался.
Морозов его и не тревожил, давал время освоиться. И только после длительной паузы сказал:
– Из Гонконга приемник. Друг привез. Отличная вещица, я даже не мог предположить, что там такое умеют делать.
– Я думал, японская.
– В том-то и дело, что Гонконг. Вы, кстати, радиоделом не увлекаетесь?
– Нет.
– Времени не хватает, – поддержал ниточку разговора Морозов.
– Не хватает.
– Но какие-то увлечения есть, наверное.
– Нет.
– Совсем?
– Совсем.
– А где вы работаете, если не секрет?
– Я предприниматель.
– Фирма крупная?
– Достаточно крупная, – ответил Бородин, суровея.
Он уже привык к тому, что сначала выведывают, хорошо ли поставлено у него дело, а потом, убедившись, что он в средствах не стеснен, назначают цену за свои услуги – втрое выше обычной. Морозов, кажется, прочитал эту мысль на бородинском лице и с доброй снисходительной улыбкой поправился:
– Я лишь хочу понять, насколько напряжен ритм вашей жизни.
– Я понял, – кивнул Бородин, еще больше суровея, оттого что его мысли угаданы.
– Много приходится работать?
– Да.
– Встаете рано?
– Да.
– И поздно ложитесь?
– Да.
Морозов провел ладонью по столу, будто смахивая с его поверхности невидимую пыль.
– Вы несколько зажаты.
– Что? – не понял Бородин.
– Я говорю, что вы очень настороженны и зажаты. И у нас с вами беседа получается какая-то протокольная, сухая.
– Я не очень люблю говорить о себе.
– А вы не говорите о себе. Отстранитесь. Как ваше имя-отчество?
– Андрей Алексеевич.
– Фамилия?
– Бородин.
– Вот и расскажите мне об Андрее Алексеевиче Бородине. Знаете такого человека?
– Знаю, – осторожно усмехнулся Бородин.
– Расскажите мне о нем, что вам известно.
– Это очень неконкретно. Вопросы, пожалуйста, задавайте.
– Бородину много приходится работать?
– Много.
– А что в его работе самое трудное?
– Думать.
– Почему?
– От его реакции слишком много зависит.
– Прибыль, да?
– И прибыль тоже.
– А кроме прибыли – что?
– Все. Вся жизнь.
– У Бородина есть враги?
– Как и у любого человека.
– Он их боится?
– Нет.
Морозов быстро взглянул на собеседника.
