Не вижу зла

— Собственно говоря, осталось узнать совсем немного. Доктор Бланко оказался просто кладезем ценной информации.

За показным спокойствием Джек разглядел беспокойство в глазах собеседника.

— Что он тебе сказал? — спросил Торрес.

— Мне всегда не давала покоя одна вещь. Почему моя мать умерла, как только я появился на свет? Можете представить, как разыгралось мое воображение, когда я узнал о том, что ее первый ребенок умер, едва успев родиться, в тот же самый день. Такое совпадение показалось мне странным. Очень странным.

— Я ничего об этом не знаю.

— Теперь, после того как мы с доктором Бланко побеседовали, мне кажется, что все вы знаете. Видите ли, моя мать умерла от преэклампсии.[16] Это состояние может оказаться фатальным для матери или для ребенка. Если беременность длится положенный срок — как было в случае со мной, — преэклампсия зачастую оказывается фатальной для матери. Однако если ребенок рождается недоношенным — как случилось с моим сводным братом, — от нее чаще умирает ребенок.

— Мои поздравления. Ты разгадал загадку, которая никому не нужна. Кроме тебя.

— И вас, — заметил Джек.

— Меня это совершенно не касается. Твоя мать уже умерла, когда я приехал в Майами.

— В этом все дело. Она не должна была умереть. Доктор Бланко считает, что моей матери больше не следовало иметь детей после смерти ее первенца. Беременность была для нее слишком опасной.

— В таком случае она должна была последовать совету своего врача.

Джек холодно взглянул на него.

— Он так и не дал ей этого совета.

— Тогда это проблема врача, не так ли?

— Нет. Это ваша проблема. Врач сказал, что это вы не позволили ему дать ей совет.

— Какая чушь.

— Она была совсем молоденькая. Незамужняя и беременная. Вы заявили доктору Бланко, что намерены жениться на ней и сделать ее честной и достойной женщиной. Но только в том случае, если она сможет родить вам детей, в особенности другого сына.

— Я ничего такого не припоминаю.

— Ну, в таком случае, может быть, вы вспомните вот что. Он сказал, что вы приставили ему нож к горлу и угрожали располосовать его от уха до уха, если он скажет моей матери, что ей больше нельзя иметь детей.

Торрес с сожалением покачал головой, но его поведение изменилось, как если бы он больше не видел смысла отрицать очевидное — по крайней мере, пока они находились вдвоем за закрытыми дверями.

— Мне было всего девятнадцать лет, — сказал он, как будто это все объясняло.

— Моей матери было всего двадцать три, когда она умерла.

Торрес ничего не ответил, и на лице его не отразилось никаких эмоций.

Джек продолжал:

— Я всегда думал, что она приехала в эту страну в поисках свободы. А на самом деле она убегала от вас, правда?

— Я любил твою мать.

— Нет, вам просто нравилось подчинять ее себе.

— Я любил твою мать и хотел, чтобы у нас была семья. Разве это преступление?

— Вы последовали за ней в Майами.

— Я приехал сюда по собственной воле.

— Вы подружились с моим отцом, чтобы побольше узнать о ней.

— Ну и что, даже если и так? Большое дело. Я нес факел.

— Факел! Это больше похоже на огнемет. Вы одержимый.

— Это абсурд.

— Вы приходили к ней на могилу.

— Кому-то ведь надо было это делать. Одному Богу известно, почему твой отец не ходил туда.

— Сейчас мы говорим не о моем отце.

— Я приносил цветы на ее могилу. Подумаешь, большое дело.

— В задницу ваши цветы! Я знаю, что вы там делали.

Торрес оцепенел. Совершенно очевидно, что он понял скрытый смысл последней фразы Джека, понял, что тот разговаривал с его бывшей женой.

— Я не обязан выслушивать этот вздор.

Джек схватил его за лацканы пиджака и прижал к стене.

— Что ты собираешься делать, ударишь меня? Ты этого хочешь?

Джек только сильнее сжал кулаки. Он и вправду хотел ударить прокурора. Ударить его так, чтобы тот улетел обратно на Кубу. Торрес дышал с трудом, так сильно Джек прижал его к стене.

— Что от этого изменится? — сдавленным голосом прохрипел прокурор. — Что случилось бы, если бы я позволил доктору сказать твоей матери, что ей больше нельзя иметь детей? Что было бы с тобой, а, Джек? Ты бы никогда не родился. Тебе не за что злиться на меня. Напротив, ты должен быть мне благодарен.

В его словах была доля правды, впрочем, не той правды, ради которой Джеку захотелось бы простить его. Но при этом Джек не мог разобраться в своих чувствах. Эмоции захлестнули его. Тоска о матери, которой он никогда не знал. Отчаяние, оттого что в течение долгих лет ему пришлось по крохам выуживать информацию у своего отца и бабушки. Горькое разочарование, когда он понял, что ему так и не удалось узнать о ней ничего важного. Но над всеми этими чувствами преобладал гнев — гнев, вызванный осознанием того факта, что, с Гектором Торресом или без него, у него с матерью никогда не было ни единого шанса на счастливый конец и счастливое будущее. По крайней мере, не в шестидесятые годы. Судьба распорядилась так, что один должен был умереть, — Джек или его мать, его мать или Рамон. И винить в этом было некого. Такое вот жалкое оправдание для стоявшего перед ним человеческого существа.

Джек отвел руку, намереваясь избить этого урода до потери сознания. Торрес отшатнулся — вряд ли это можно было назвать защитной реакцией, — но тут быстрый стук в дверь заставил Джека замереть.

Дверь, открылась. Вошла София, и глаза ее расширились от изумления.

— Что здесь происходит?

Джек отпустил своего противника. Торрес разгладил измятые лацканы пиджака и ответил:

— Небольшое недоразумение, только и всего.

София выглядела смущенной и растерянной, но постаралась взять себя в руки.

— Присяжные вернулись. На этот раз окончательно. Они вынесли вердикт.

Прошло несколько секунд, прежде чем до них дошел смысл сказанного, и они вспомнили, почему вообще оказались в этом здании.

Торрес схватил свой портфель и направился к двери. Потом остановился и обернулся к Джеку.

— Просто чтобы закончить нашу беседу, советник. И, я полагаю, это относится как к вердикту присяжных, так и к тому, о чем мы с вами только что говорили. — Глаза его потемнели, а лицо приняло мрачное, почти угрожающее выражение. — Живи с этим, Суайтек. У тебя нет выбора.

Давно уже Джек не испытывал к кому-либо такой ненависти. Прокурор повернулся и ушел, но Джек по-прежнему ощущал кипящую ярость, он чувствовал, как от него буквально пышет жаром.

София не горела желанием вмешиваться, но в конце концов ей пришлось это сделать.

— Джек, нам надо идти. Линдси ждет.

Ему понадобилось еще несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Линдси. Как странно было просто слышать ее имя. Как странно сознавать, что ее судьба наконец была решена.

Не проронив ни слова, он зашагал по длинному коридору бок о бок с Софией.