Том 13. Стихотворения

«Ешь сердце мне, чтоб стать сильнее в ураган!»

Как смертный вздох Христа услышал Иоанн,
Как Пана стон дошел до Индии далекой,
Хоть он и прозвучал мгновенно, одиноко,
Так дрогнула земля от африканских скал
До нив Ассирии, когда Олимп упал.
Как, цоколь потеряв, вдруг рушится колонна,
Так дрогнул весь Восток с паденьем Вавилона.
Коснулся ужас нас, забытый с давних пор:
Качнулось здание, лишенное опор.
Все в страхе за Париж. Над ним тевтон глумится.
Погибнет целый мир, когда умрет столица.
Он больше, чем народ, он — мир, что короли
Распятым на кресте погибнуть обрекли.
Нет, человечеству не жить уже в покое!
Что ж, будем биться мы! Нуманции и Трое
Париж дает пример. Да будет дух наш тверд!
Тиранов посрамив, отбросим натиск орд.
Вернулись гунны к нам, как в дни старинных хроник,
Хоть враг орудия к стенам Парижа гонит,
Мы город отстоим, — пусть преданы, в плену, —
Неся тяжелый труд, спасем свою страну.
Пасть, не склонив чела, — уже победа. Это
Для славы в будущем достойная примета.
Сиять отвагою, добром, избытком сил,
Чтобы потомок вас своей хвалою чтил, —
Вот честь людей, страны, что ввек неодолима!
Катон велик вдвойне, когда он выше Рима:
Рим должен подражать ему, сравниться с ним,
Рим побеждал врагов, Париж — непобедим.
Наш труд окончится победы жатвой правой.
Сражайся, о Париж! Народ мой величавый,
Осыпан стрелами, без пятен на гербе,
Ожесточенным будь и победи в борьбе!

Париж, октябрь 1870

' И вот вернулись к нам трагические дни, '

И вот вернулись к нам трагические дни,
И знаки тайные с собой несут они
О том, что мир идет к какой-то страшной эре.

Творец трагедии и бледный Алигьери,
Вы, очевидцы войн с бесстрастною душой,
Один в Флоренции и в Аргосе другой,
Умы, орлиною овеянные славой,
Писали строки вы, где отблеск есть кровавый
Еще сокрытых гроз, грядущих бед печать,
И вас без трепета никто не мог читать.
Вы, мудрецы, чья речь слышна нам из могилы?
«Мы боги средь людей, провидцы тайной силы»,
О Данте и Эсхил, глядите!
Жалок трон,
И слишком узок лоб носителей корон.
Вы б презирали их! В них нет и стати гордой
Того, кого терзал ваш стих — и злой и твердый.
Не Греции тиран, не Пизы феодал, —
Живет в них дикий зверь, так каждый бы сказал.
Потомки варваров, их облик сохраняя,
Ордой из своего они приходят края
И гонят на Париж саксонских семь племен.
Все в касках, в золоте, в гербах со всех сторон,
Убийством, грабежом привыкшие кормиться;
Эмблемой хищную они избрали птицу,
Иль зверя дикого на шлеме боевом,
Иль вышитых химер, что дышат только злом,
Иль гребень яростно поднявшего дракона.
А их верховный вождь взял на свои знамена
Окраски траурной ужасного орла,
Чья тень чернеет днем, а в ночь, как день, бела.
С собою в грохоте влекут они заране
Орудия убийств всех видов, всех названий —
Тьму пушек, митральез — к уступам наших стен,
И бронзовый Немой, прервав молчанья плен,
Наполнив ревом зев для дела разрушенья,
Вдруг исполняется неистового рвенья
Рвать камни города, с земли его стереть,
И злобной радостью как будто дышит медь
И жаждет мстить за то, что человек когда-то
В ней матерьял нашел для самых гнусных статуй,
И словно говорит: «Когда-нибудь народ
Во мне, чудовище, владыку обретет!»
Трепещет все кругом. Семь венценосцев вместе
Напали на Париж. Его подвергли мести.
За что? Он — Франция, и целый мир притом,
Он у обрыва бездн горит живым лучом,
Он факел свой вознес рукою Прометея
И льет в Европу свет, высоко пламенея.