— А я не помню, что было ночью… — ответила я и снова убежала.
Под вечер мы возвращались домой пешком, наш экипаж где-то задержался. По-моему, это было гораздо приятнее, да и имение находилось недалеко от нашего особняка. Тётушка Айше и две соседки её возраста плелись позади. Я и Мюжгян, которая наконец решила немного оживиться, ушли далеко вперёд. По одну сторону дороги тянулись сады, огороженные плетнями, изредка попадались полуразвалившиеся стены когда-то стоявших здесь домов; по другую — простиралось безнадёжно-пустынное море без парусов, без дымков, дышавшее молчаливым отчаянием.
В садах уже хозяйничала поздняя осень. Зелень, обвивающая плетни и заборы, поблёкла. Изредка попадались увядшие полевые цветы. На пыльную дорогу ложились дрожащие тени чахлых грабов, выстроившихся вдоль обочины, с ветвей уже слетали первые листья.
А вдали, в глубине запущенных садов, горели красноватыми пятнами заросли ежевики. Без сомнения, аллах создал эту ягоду для того, чтобы мои тёзки — чалыкушу — лакомились ею. Поэтому я поворачиваюсь спиной к тоскующему морю, хватаю Мюжгян за руку и тащу её туда, к багряным кустам.
Наши спутницы уже поравнялись с нами, но пока они черепашьим шагом дойдут до угла, мы сто раз успеем добежать до кустов.
Мюжгян столь медлительна и неповоротлива, что не только меня, человека нетерпеливого, — кого хочешь сведёт с ума. Когда мы плетёмся по полю, каблуки у неё подворачиваются, она боится наколоть соломой ноги, нерешительно топчется на месте, прежде чем перепрыгнуть через узкую канавку.
Неожиданно на нас выскакивает собака. Собачонка такая, что поместится в ридикюле Мюжгян. Но абла уже готова бежать, звать на помощь. И наконец, кроме всего прочего, она боится есть ежевику.
— Захвораешь, живот заболит! — кричит она, вырывая у меня ягоду из рук.
Приходится с ней немного повздорить. Из-за нашей возни ежевика мнётся, прилипает к лицу, оставляет пятна на моей белой матроске, широкий воротник которой украшен двумя серебряными якорями.
Я думала, что мы сто раз успеем полакомиться ягодами, пока взрослые дойдут до угла. Но они уже достигают поворота, а мы боремся с Мюжгян из-за ежевики.
Очевидно, они беспокоятся и поэтому не сворачивают, смотрят в нашу сторону. Рядом с ними какой- то мужчина.
— Интересно, кто же это? — спрашивает Мюжгян.
— Кто может быть? — ответила я. — Какой-нибудь прохожий или крестьянин…
— Не думаю…
— Откровенно говоря, я тоже сомневаюсь…
В вечерних сумерках да ещё под тенью деревьев, росших у дороги, невозможно было различить черты лица незнакомца.
Вдруг мужчина замахал нам рукой, отделился от группы женщин и направился в нашу сторону.
Мы растерялись.
— Странно… — сказала Мюжгян. — Очевидно, это кто-нибудь из знакомых.
— И тут же взволнованно добавила: — Ах, Феридэ, это, кажется, Кямран…
— Не может быть! Что ему здесь делать?
— Клянусь аллахом, это он, он самый!
Мюжгян побежала навстречу. Я же, напротив, пошла ещё медленней, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание, подгибаются ноги.
У дороги я остановилась, поставила ногу на большой камень, нагнулась, развязала шнурок ботинка и принялась снова медленно его завязывать.
Когда мы очутились с Кямраном лицом к лицу, я была спокойна и даже чуть-чуть насмешлива.
— Удивительно! Вы здесь?.. Как это вы отважились совершить столь длительное путешествие?
Он ничего не ответил, лишь, робко улыбаясь, смотрел мне в лицо, словно стоял перед чужим человеком. Затем протянул мне руку. Я быстро отдёрнула свою и спрятала за спину.
— Мы с Мюжгян-аблой устроили себе ежевичный банкет. У меня руки липкие. Да и пыль к ним пристала… Как тётушки? Как Неджмие?
— Они целуют тебя, Феридэ.
— Мерси.
— Как ты загорела, Феридэ. Вся в пятнах.
— Это от солнца…
Тут вмешалась Мюжгян:
— Ты сам в пятнах, Кямран.
Я не выдержала.
— Кто знает, может, он без зонтика гулял в лунные ночи…
Мы рассмеялись и пошли.
Через минуту тётушка Айше и Мюжгян взяли моего кузена под руки. Соседки, которым было далеко за сорок, но которые, видимо, считали себя ещё за женщин, а Кямрана уже за мужчину, шли чуть поодаль.
Я с детьми шагала впереди, но всё время прислушивалась к тому, что говорили за моей спиной. Кямран рассказывал моей тётке и Мюжгян, каким ветром его сюда занесло.
— Этим летом я так затосковал в Стамбуле! Трудно даже передать…
Я гневно топнула ногой о землю и подумала: «Конечно, затоскуешь… Упустил свою счастливую вдовушку на чужбину!..»
Между тем Кямран продолжал:
— Два дня тому назад — это было пятнадцатого числа — мы с компанией друзей поднялись ночью на гору Алемдаг. Ночь была неповторимая. Но, знаете, я не переношу утомительных развлечений. Под утро, никому ничего не сказав, я спустился один в город. Словом, мне было как-то не по себе, я заскучал и решил, что неплохо бы на несколько дней уехать из Стамбула. Но куда поедешь? В Ялова? Ещё не сезон. В Бурсе сейчас адское пекло. И вдруг я вспомнил про Текирдаг. К тому же мне так захотелось вас увидеть!
В этот вечер тётка с мужем до позднего часа не отпускали Кямрана из сада. Мюжгян тоже не отходила от них ни на шаг, хотя едва стояла на ногах от усталости.
Я же старалась всё время держаться в стороне, часто убегала в дом или пряталась в глубине сада.
Не помню, зачем мне вдруг понадобилось подойти к ним. Кямран обиженно сказал:
— Вижу, гостю здесь отказывают во внимании.
Я засмеялась и пожала плечами:
— Ведь говорят: «Гость гостя не терпит».
Мюжгян хватала меня за руку, дёргала за подол платья, словно желая остановить. Но я всё-таки вырвалась и направилась к дому, заявив, что хочу спать.
Когда поздно ночью Мюжгян пришла в нашу комнату, я еще не спала. Она присела на край постели, заглянула мне в лицо. Чтобы не рассмеяться, я повернулась на другой бок и принялась храпеть, Мюжгян заставила меня поднять голову с подушки.
— Нечего притворяться!
— Клянусь, я спала, — ответила я, тараща на неё глаза.
Мы обе не удержались и захохотали.
Мюжгян потрепала меня по щеке.
— Моё предположение подтвердилось, — сказала она.
Я рывком выпрямилась и села на кровати, отчего пружины зазвенели.
— Что ты хочешь сказать?
Мюжгян испугалась.
— Ничего, ничего, — сказала она, улыбаясь. — Только, ради аллаха, не надо меня душить. Я умираю от усталости.
Она потушила лампу и легла в постель.
