— Ты скопируй дискетку, — предложил Вадим. — Там есть почти все.
— А чего там нет?
— Например, моих домыслов. Но они тебе и ни к чему, верно?
— А еще?
— Я уже говорил: в этом проглядывает система. Кто-то взялся за губернию всерьез, и касается сие не только горожан. Чтоб ты знал, большинство сел уже недоступно для наземного транспорта, и чего там деется, не ведают даже крутари! Добавь сюда шуточки с гравитацией: пресловутый Бугор, — затем суперновые плазмопушки и вездеходы-ходульники, эти новые материалы, прущие из всех щелей, загадочные вставки в тивишниках…
— Хорошо, и куда всё ведет?
— Погоди, — сказал Вадим, услышав на кухне свист.
Быстренько смотавшись за чайником, он залил кипятком насыпанную в заварник смесь, тоже подаренную Оксаной.
— Я уверен в одном, — произнес Вадим затем. — Чтоб удержаться у власти, наши задолизы пойдут на сговор с кем угодно — хоть с дьяволом.
— Ну да, только мистики нам не хватало!..
— А что есть мистика? — сразу спросил хозяин. — Всё, что выходит за пределы наших знаний? Так ведь пределы-то очень тесные!
— А чем не устраивают тебя, скажем, обычные зачуханные марсиане? — спросил Тим. — Ну, или ладно, пусть это будут каллистяне, обставившие нас на сотню-другую лет. Чем они-то тебе не угодили?
— Тоже в детстве Мартыновым ушибся? — усмехнулся Вадим. — «Каллистяне», «Звездоплаватели», эники-бэники… Мало собственных утопий, подавай инопланетные, причем на блюдце! Без пересадки из сумеречного настоящего в солнечное будущее. Ну да, когда-то и я с надеждой вглядывался в небо, — но если мы и дождались, то кого? Уж никак не коммунаров, и я даже не уверен, что из-за облаков.
— Конечно, из-под земли! — огрызнулся Тим так обиженно, будто у него отбирали игрушку. — С рогами и хвостом, да?
— Но ведь что такое каллистяне, подумай! Довольно простенькая, хотя и премилая экстраполяция наших тогдашних надежд — от которых ныне остался пшик, как ни печально. Если коммунизм состоится, то на каких-то иных принципах или на ином материале, качественно отличном от нынешнего.
— На суперменах, что ли? — фыркнул щупляк.
— На суперлюдях, — возразил Вадим, — в которых человечности будет куда больше, чем в теперешних. И связи между ними станут куда прочнее, хотя свободней.
— Все это лирика, — отмахнулся Тим. — Вечно нас заносит в крайности!.. Пока что даже демократия нам не светит — выбраться б из дерьма, и то ладно.
— Можно подумать, ты знаешь способ!..
— Что упираться надо — ты уже понял, — сказал Тим. — Но перед тем как определить способ, не мешало бы разведать цель, разве нет?
— И заняться этим ты предлагаешь мне, — догадался Вадим. — Для кого ж я буду стараться: для себя, для тебя, — на чью мельницу стану лить? Или, как тот Ихтиандр, буду нырять за жемчугом, а распоряжаться станут другие? Хватит темнить, Тим! Ты ж знаешь: вслепую я не работаю. И плевать на ваши субординацию с конспирацией — накушался этим при прежней и нынешней властях. Пока не состыкуюсь с вашими заправилами, не вызнаю цели, хрен вы от меня чего дождетесь!..
— Погоди, Вадик, ну погоди! — Тим закрестился, ошеломленно смеясь: — Свят, свят, свят… С чего ты на меня напал? Что ты несешь, какая организация! Ты чего, Вад?
— Про организацию ты сам сказал, — заметил Вадим. — А я, может, имел в виду вашу лабораторию. Ты кому лапшу вешаешь, суслик?
— «Я не суслик, я барсук», — машинально отозвался Тим и спросил с беспокойством: — Тебе и вправду чего известно? Но я ж никогда…
— Просто я тебя знаю, — оборвал Вадим. — Ты жить не можешь без интриг или заговоров, Тимушка, это у тебя в крови — скажешь, нет? В средние века, при каком-нибудь дворе, тебе б цены не было, и угодил бы ты в графья либо на плаху. Сейчас правила иные, для них ты мало подходишь — вот и маешься. Нынешняя система тебя выдавила — значит, ты непременно станешь под нее копать и, конечно, не в одиночку: ты ж не я. А кто сейчас в оппозиции? Пожалуй, немногие из спецов да вольные творцы — если не считать крутарей. Но последних ты убоишься, а среди прочих тебе самое место. Вопрос в том, на что годятся твои заговорщики?
— Ну чего ты от меня хочешь? — с тоской вопросил Тим. — Злыдень!
— Я? — удивился Вадим, вынимая из компа дискетку. — Абсолютно ничего. При условии, что и ты ничего от меня не ждешь.
Он спрятал дискетку в ящик, насмешливо наблюдая за напряженным лицом приятеля. Поинтересовался:
— Думаешь, здесь и оставлю? Ага, разбежался!.. Я ж насквозь тебя вижу, забыл?
Насвистывая, Вадим достал из ящика, будто из ларца с сюрпризами, давешний предплечный брус, снятый с убитого Шершня, и принялся сосредоточенно его разбирать, время от времени поглядывая на Тима.
— Чего это? — воспылал тот, падкий на подобные штуковины, как и любой нормальный мужик.
— Оружие, — ответил Вадим. — Я назвал его иглометом. Пуляет вот этими спицами, по отдельности либо пачками, почти бесшумно. Убойная сила чудовищная: доспехи прошивает, точно картон.
— Дальность?
— Для города — вполне.
— И откуда?
— От верблюда, — отрезал Вадим, — двугорбого. Так и выложу тебе все!.. Честный обмен, забыл?
— Значитца, так, — решившись, сказал Тим. — Сейчас я дискеточку приберу, да? А завтра, ближе к вечеру, сведу тебя кое с кем. Идет?
— А не врешь?
— Слово!
В самом деле, Вадим ощутил его искренность. Беда в том, что завтра Тим с той же убежденностью сможет пообещать прямо противоположное. Отличная штука — искренность… если уметь ею пользоваться.
Вадим снова достал дискетку, задумчиво повертел.
— Да на, — он бросил дискетку Тиму, — подавись!
— «Вот теперь тебя люблю я», — бодро сказал тот. — А чего станешь делать дальше? Я ж вижу: ты нацелился на что-то!..
Оказывается, за тридцать лет знакомства и он наловчился проницать Вадима.
— Во-первых, пора перестать уповать на забугорного барина, — заговорил Вадим. — На фиг мы сдались ему, сам подумай? Во-вторых, главные события здесь происходят ночами, — значит, придется менять режим, благо и так почти не сплю. В-третьих, надо разобраться наконец с мясорубками, пока они не захлестнули город.
— Кажись, ты на что-то намекаешь?
— На то, что их становится многовато для одиночек, даже для целой банды маньяков. Но вытворяют это именно люди, хотя и странные. Загородное зверье тут ни при чем: оно б не оставляло трупов — только кровь да немного костей, самых неудобоваримых. А если убийства массовые, значит, убийц много и с каждой неделей становится больше, словно распространяется эпидемия. Вспомни Варфоломеевскую ночь, когда весь город будто сошел с ума, превратившись в маньяка!.. Правда, в Париже это случилось сразу, зато и прошло быстро, а наша крыша съезжает помалу — но, видимо, напрочь. Каждый начинает искать жертву по силам, упражняясь пока на девицах да на таких вот бедолагах, — Вадим
