Туника — римская одежда с короткими рукавами, носилась под тогой.
Турма — отряд из тридцати конных воинов.
Тянуть отвес (блатн. жаргон) — отбывать срок.
Угловой (блатн. жаргон) — неформальный лидер в камере, секции, бараке.
УЛИТЛ — Управление лесных исправительно-трудовых лагерей.
Фарисей — представитель религиозно-политической группировки в Иудее, выражавшей интересы средних слоев населения.
Фасция — связанный пучок прутьев с воткнутым в него топориком (знак власти в Риме).
Фибула — застежка, пряжка для скрепления одежды.
Фраер (блатн. жаргон) — человек, не принадлежащий к воровскому миру.
Фрак (блатн. жаргон) — пиджак.
Фракия — историческая область на востоке Балканского полуострова.
Фуфло (блатн. жаргон) — ложь.
Хата (блатн. жаргон) — камера.
Хитон — льняная или шерстяная подпоясанная рубаха.
Хламида — плащ, обычно надевающийся поверх хитона.
Хозяин (блатн. жаргон) — начальник ИТУ, тюрьмы.
Хребиловка (блатн. жаргон) — несерьезно, детство.
Цветной (блатн. жаргон) — вор в законе, урка (в 30-50-е годы).
Цезарь (кесарь) — титул римского императора.
Целла — помещение в здании.
Центурия — войсковая единица, состоящая из ста воинов.
Цеховик (блатн. жаргон) — хозяйственник, арестованный за расхищение социалистической собственности.
Цирик (блатн. жаргон) — конвойный.
Черная Маруся (блатн. жаргон) — закрытый фургон с одиночной клеткой для перевозки осужденных к смертной казни.
Шерстяной (блатн. жаргон) — заключенный, выдающий себя за блатного.
Шконка (блатн. жаргон) — койка.
Шмон (блатн. жаргон) — обыск.
Щука (блатн. жаргон) — опытный, проницательный следователь.
Эдикт — указ.
Эдил — римское должностное лицо городского магистрата, занимавшееся управленческой деятельностью в определенной области.
Эллинисты — приверженцы синтеза греческой и восточной религий.
Эпистула — письмо.
Эрарий — римская государственная казна.
МИФ, СВИДЕТЕЛЬСТВО И ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ
Роман В. Иванова-Смоленского «Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер»
…Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты.
Художественная рецепция этико-эстетических ценностей, переживших столетия и даже тысячелетия, иными словами — мифологии и литературной классики, предпринималась на всех этапах развития мирового искусства слова, включая ХХ век. Что касается рубежа ХХ—ХХI столетий, названная тенденция, очевидно, не только не утрачивает своего значения, но и становится одной из определяющих слагаемых творчества многих конкретных писателей разных стран и литературного процесса в целом. Причин тому немало; среди существеннейших из них следует выделить потребность человека, переживающего ситуацию безусловного мировоззренческого кризиса и рушащейся ценностной иерархии, в некой более или менее прочной нравственно-философской опоре, своего рода гаранте стабильности. Таковым сегодня, как и прежде, справедливо видится духовное наследие — живое воплощение связи времен и поколений.
Разумеется, в ряду разнообразных мотивов обращения современных авторов к культурной традиции чрезвычайно важны и мотивы собственно эстетические, поиски новых художественных возможностей изображения человека и мира. Ведь всякое талантливое, творческое освоение наследия сулит новые открытия — не только и не столько даже в самом наследии, сколько в современной писателю действительности.
Вряд ли необходимо доказывать, что особенно притягательными для художников слова были и остаются произведения литературы, в той или иной степени основанные на материале Книги книг. «Библия — бесконечность», — очень точно сказал в свое время российский философ В. Розанов; посредством содержащихся в ней образов и сюжетов все новые авторы стремятся придать своим повествованиям обобщеннно-символический, предупредительно-прогностический смысл, пытаются помочь современникам сопоставить личный духовный опыт с общечеловеческим, с праопытом.
Именно в русле художественного осмысления русской классики создал свою новую книгу белорусский русскоязычный писатель Валерий Иванов-Смоленский.
В. Иванов-Смоленский, член Союза писателей Беларуси (его настоящее имя — Валерий Григорьевич Иванов; по роду деятельности — юрист-практик с более чем 30-летним опытом работы в органах прокуратуры, коллеги отзываются о нем как о профессионале высочайшего класса), достаточно хорошо известен отечественному и российскому читателю своими остросюжетными книгами «www. оборотень. ru», «Записки кладоискателя», «36 часов из жизни прокурора», «Капкан для оборотня» о содержании которых говорят сами названия. Новый роман В. Иванова-Смоленского «Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер» (2007) представляет собой художественную интерпретацию «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова — книги, которая не только во многом основана на мифе, но и сама давно стала своеобразным мифом, полным тайн и загадок.
Как известно, над романом «Мастер и Маргарита» М. Булгаков работал с 1928 по 1940 г., то есть до конца своих дней. Работал, находясь в тяжелейшем моральном, физическом и материальном состоянии, обусловленном многими факторами — разлукой с братьями, «сердечной тоской» по ним; смертью писателей Е. Замятина и И. Ильфа, принадлежавших к не слишком широкому кругу его друзей; беспросветным одиночеством и элементарной нищетой; главное же — запретом на публикации и постановки (игрались только «Дни Турбиных»), чудовищной травлей, обвинениями в «реакционности», «бездарности», «убогости», «посягательстве на советский строй». 27 марта 1929 г. Е. С. Булгакова делает в дневнике запись: «Положение наше страшно», а спустя ровно год, 28 марта 1930 г., М. Булгаков в адресованном правительству страны письме, помимо прочего, с горечью констатирует: «…я обнаружил в
