используется, но обусловливает то, что в каждом случае выступает то или иное значение слова.
На первый взгляд этот ответ достаточно ясен и убедителен. Ни одно слово не существует в полной изоляции. В речи ему предшествуют некоторые слова, за ним следуют другие слова. Слово живет в определенной языковой среде, в речевом контексте.
Скажем, слово «раствор» может означать как угол, образуемый раздвинутыми концами какого-нибудь инструмента (лезвиями ножниц, ножками циркуля), так и жидкость, получившуюся в результате растворения твердого, жидкого или газообразного вещества в жидком веществе. Но ясно, что если речь идет о «широком растворе», то данное слово употребляется в первом значении, а если о «насыщенном растворе», то во втором. Речевой контекст позволяет разделить эти значения. Но это самый простой случай.
Сам речевой контекст погружен в более широкий контекст общения. Если разговаривают два человека, та этот контекст включает их опыт, знания, переживания и т. д. Одни и те же слова, сказанные или услышанные разными людьми, могут приобрести разное значение. Контекст включает также окружение этих людей, ситуацию, в которой протекает их разговор. Например, личное мнение нередко не совпадает с тем, что человек говорит по этому же поводу официально. Общение во многом определяется средой, временем и т. д. В разговоре двух физиков слова могут иметь иное значение, чем в разговоре двух поэтов, хотя внешне это будут те же самые слова. Современный химик и средневековый алхимик, если бы они могли встретиться и побеседовать о химии, говорили бы на разных языках. И трудность не просто в том, что за несколько веков многие слова изменили свои значения. Она прежде всего в том, что за плечами каждого из этих людей стояли бы разные системы знаний, определяющие как целое значения отдельных высказываний, разные культуры, вносящие свой вклад в значение этих высказываний.
Люди с трудом понимают то, что говорилось даже незадолго до их жизни. Потомки, к которым иногда с надеждой адресуются те, кто не понят своим временем, остаются, как правило, глухи и безучастны: им трудно понять, о чем именно они должны вынести свое беспристрастное суждение.
Выделяя наиболее важные проблемы методологии гуманитарных наук, М. Бахтин писал: «Сложное событие встречи и взаимодействия с чужим словом почти полностью игнорировалось соответствующими гуманитарными науками (и прежде всего литературоведением)…
Первая задача — понять произведение так, как понимал его сам автор, не выходя за пределы его понимания. Решение этой задачи очень трудно и требует обычно привлечения огромного материала.
Вторая задача — использовать свою временную и культурную вненаходимость. Включение в наш (чужой для автора) контекст».
Таким образом, понятие контекста далеко не тривиально. Он показывает и определяет значение слова. Но на каком уровне выделения окружения слова следует останавливаться, выявляя значение? Нередко для этого достаточен речевой контекст, непосредственное словесное окружение данного слова. В других случаях требуется принять во внимание более широкую среду общения, ситуацию, в которой оно протекает. Иногда нужно иметь в виду контекст целой эпохи.
Никаких общих принципов здесь нет, все определяется конкретным случаем и конкретным исследованием.
Контекст и только он показывает, в каком значении употреблено слово. Он помогает решить, когда люди, использующие язык, придают его выражениям одинаковые значения.
Но он вовсе не является неким магическим средством, позволяющим всегда и точно решать вопросы о значениях слов. Само понятие «контекст» не является однозначным. Речевой «контекст», «контекст общения» и «контекст эпохи» — это очень разные вещи. И каждая из них сама может толковаться по- разному.
Наконец, контекст, доступный анализу, может быть просто недостаточно обширным, чтобы на его основе можно было судить о точном значении слова.
Таким образом, сказать, что люди обязательно понимают друг друга, если словам общего для них языка они придают одинаковые значения, значит, высказать очень общую и очень бедную содержанием мысль. Она настолько абстрактна и оторвана от конкретной и полнокровной жизни языка, что трудно даже решить, насколько она верна. Правильность идеи подтверждается сопоставлением ее с действительностью. Если такое сопоставление затруднительно, то и суждение об идее оказывается столь же затруднительным.
ОДИН И ТОТ ЖЕ ЯЗЫК
Можно далее обратить внимание и на то, что даже требование говорить на одном языке не так уж однозначно и ясно, как кажется.
Один из собеседников обращается к другому на русском языке, второй отвечает ему по-английски. Говорят ли они на одном языке?
В обычном смысле, нет. Но если они прекрасно знают эти языки и без труда понимают друг друга?
Можно думать, что с точки зрения взаимопонимания они все-таки если и не «говорят», то «общаются» на одном языке. Но что значит прекрасно знать иностранный язык? Быстро переводить в уме или же мыслить на этом языке, не испытывая потребности обращаться при этом к родному языку? Как оценить свободу мышления на чужом языке и настолько ли она широка, чтобы он мог полностью замещать родной язык?
Допустим, что люди не знают языка друг друга и говорят через переводчика. В этом случае сразу же встает проблема принципиальной возможности перевода с одного языка на другой. Очевидно, что далеко не все зависит только от квалификации переводчика. Действительно ли английское «something still to come…» означает то же, что и русское «то ли еще будет…»? Можно сказать, что иначе на английский эту русскую фразу не перевести. Но в общем-то эта ссылка на якобы недостаточные выразительные возможности английского языка здесь не по существу: ведь речь идет о том, означают ли русский и английский варианты одно и то же?
Очень сложен вопрос с переводами поэтических произведений. Каждый новый перевод одного и того же стихотворения является, как правило, самостоятельным произведением. Многие переводчики убеждены, что адекватный перевод стихов вообще невозможен. И следует рассчитывать только на то, что к этой невозможности удастся подойти на несколько шагов ближе, чем кому-то другому.
Проблематичны переводы не только поэзии, но и прозы. Сказки Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» переводились на русский язык более пяти раз. Между этими переводами весьма мало общего.
Впрочем, не так уж обязательно обращаться к сложным проблемам общения на иностранных языках. Взрослый разговаривает с ребенком. У ребенка в запасе несколько десятков слов, значения которых ограничены и искажены его детским опытом. В словаре взрослого несколько тысяч слов, и значения этих слов во многом иные. Говорят ли эти люди «на одном языке»? И что это за язык? Ясно, что не язык взрослого: ребенок им еще не владеет. Это и не язык ребенка: взрослым он уже забыт.
Нет особой нужды прибегать даже к этому противопоставлению языка взрослых и языка детей. В случае любого эпизода общения можно показать, что вопрос, говорят ли два человека на одном языке, далеко не прост. У разных людей разный словарный запас, значения всех, в сущности, слов они понимают по-разному, у каждого свой опыт общения, свои установки и т. д. А язык — это не только слова, не только правила, но и обычаи применения этих правил, контексты, определяющие значения слов. Как вообще в таком случае два человека могут говорить на одном и том же языке? Можно даже поставить вопрос: а что такое «один и тот же язык»?
Окажется, что и это не особенно ясно. В частности, уже по той простой причине, что само слово «язык» не является ни однозначным, ни ясным по своему содержанию.
Так что даже элементарное на первый взгляд требование говорить на одном языке не так уж на самом деле просто. Нетрудно к тому же заметить, что оно зависит по своему смыслу от другого требования — придавать словам одинаковые значения.
