веранде; куда больше ему нравилось стремглав пролетать мимо нас, оскальзываясь порой на натертом полу, как на льду. Несколько раз он с разгону так здорово проехался по гладким доскам, что лишь чудом умудрился не перевернуть чайный столик, однако просьбы матери посидеть спокойно пока что особого успеха не имели. Вот и на этот раз, когда Сэцуко предложила ему немного посидеть с нами, он насупился и остался стоять в углу.
– Иди сюда, Итиро, – позвал я внука. – Мне уже до смерти надоело беседовать с одними только женщинами. Иди и садись со мною рядом. Нам надо поговорить о чисто мужских вещах.
И он, конечно, тут же подошел. Принес футон, положил его рядом со мной и уселся с самым достойным видом, положив руки на бедра и расправив плечи.
– Слушай, дед, – он сурово посмотрел на меня, – у меня к тебе вопрос.
– Да, Итиро, в чем дело?
– Я хочу спросить о том чудовище.
– О каком чудовище?
– Оно что, доисторическое?
– Доисторическое чудовище? Какие трудные слова ты уже знаешь! Должно быть, ты очень умный мальчик.
Услышав эту похвалу, Итиро, похоже, забыл о необходимости блюсти достоинство и, рухнув на спину, принялся беспечно помахивать в воздухе ногой.
– Итиро! – услышал я напряженный шепот Сэцуко. – До чего же отвратительно ты себя ведешь! Да еще в присутствии дедушки! Сядь немедленно!
Но Итиро словно не слышал ее, хотя ногой все же махать в воздухе перестал, бессильно уронив ее на пол. Затем он скрестил руки на груди, закрыл глаза и некоторое время молчал.
– Скажи, дед, – пробормотал он чуть погодя весьма сонным голосом, – это все-таки доисторическое чудовище или нет?
– Какое чудовище ты имеешь в виду, Итиро?
– Пожалуйста, прости его, папа, – поспешно сказала Сэцуко, нервно улыбаясь. – Возле железнодорожной станции вчера он увидел рекламу какого-то фильма и совершенно сбил с толку водителя такси своими бесчисленными вопросами. А сама я, к сожалению, эту рекламу разглядеть не успела.
– Дед, что же ты не отвечаешь? Это доисторическое чудовище или нет?
– Итиро! – Мать посмотрела на него «ужасными» глазами.
– Ну, сказать наверняка я вряд ли смогу. По-моему, Итиро, нам надо посмотреть этот фильм, а тогда уж все и выяснить.
– А когда мы его посмотрим?
– Хм… Это ты лучше у мамы спроси. Вдруг он слишком страшный и не годится для маленьких детей.
Вот уж никак не думал, что мои слова могут вызвать такую бурю чувств! Мой внук прямо-таки с невероятной быстротой снова уселся в прежней, горделивой позе и, гневно сверкая глазами, возмущенно воскликнул:
– Как ты посмел! Как ты мог такое сказать?
– Итиро! – Сэцуко была в отчаянии. Но Итиро продолжал испепелять меня взором, и ей пришлось встать и подойти к нему. – Итиро! – прошипела она зловещим шепотом и сильно тряхнула его за руку. – Не смей так смотреть на дедушку!
Вместо ответа Итиро снова рухнул на спину и принялся махать в воздухе ногой. А Сэцуко снова нервно улыбнулась мне и сказала:
– Совершенно невоспитанный ребенок! – И, не зная, что прибавить, улыбнулась мне еще раз.
– Итиро-сан, ты не хочешь помочь мне убрать после завтрака со стола? – предложила мальчику Норико, поднимаясь с футона.
– Убирать со стола – женская работа! – заявил мой внук, продолжая помахивать ногой.
– Значит, ты мне не поможешь? Ладно, хотя одной мне, конечно, трудно придется. Ведь стол вон какой тяжелый! Вряд ли у меня хватит сил самостоятельно его отодвинуть. Кого же мне попросить помочь, а?
Итиро, разумеется, тут же вскочил и, не глядя на нас, помчался в глубь дома. Норико рассмеялась и последовала за ним.
Сэцуко посмотрела им вслед, затем взяла чайник и налила мне еще чаю.
– Я и не думала, что все так далеко зашло, – сказала она, понизив голос – Я имею в виду переговоры насчет замужества Норико.
– Ничего никуда не зашло, – возразил я, качая головой. – Если честно, ничего еще не решено. Мы пока только в самом начале пути.
– Извини, но, судя по тому, что сказала Норико всего несколько минут назад, я, естественно, предположила, что все более-менее… – Сэцуко сбилась, помолчала, еще раз извинилась, но таким тоном, что в воздухе явственно повис некий вопрос.
– Видишь ли, Норико уже не в первый раз заводит подобные разговоры, – сказал я. – Честно говоря, она вообще довольно странно ведет себя – с тех пор, как начались эти новые переговоры. На прошлой неделе к нам заходил господин Мори – ты помнишь его?
– Конечно. Как он?
– Неплохо. Он просто проходил мимо и решил на минутку зайти и поздороваться. И представляешь, Норико немедленно затеяла при нем разговор о своем предстоящем браке! Она вела себя так, словно все давно уже решено! Это было так неловко! Господин Мори даже поздравил меня перед уходом и спросил, чем занимается ее жених.
– Да уж! – задумчиво сказала Сэцуко. – Это и впрямь должно быть очень неловко.
– И господина Мори вряд ли можно в чем-то винить. Да ты и сама только что слышала ее речи. А что мог подумать посторонний человек?
Дочь не ответила, и мы некоторое время сидели молча. Один раз я глянул на нее – Сэцуко смотрела в сад, крепко сжимая чашку обеими руками и словно забыв о ней. И я в очередной раз поймал себя на том – возможно, просто свет так падал, – что изучаю дочь с точки зрения перемен в ее внешности. Ибо Сэцуко, несомненно, с годами становилась все привлекательнее. Когда-то мы с ее матерью даже беспокоились из-за того, что уж больно она простенькая и вряд ли с такой внешностью ей удастся выйти замуж. А в раннем детстве Сэцуко и вовсе походила на мальчишку, да и в отрочестве, пожалуй, тоже, и постепенно черты ее становились все более мужеподобными, так что, когда мои дочери ссорились, Норико всегда запросто могла одержать верх над старшей сестрой, стоило ей крикнуть: «Мальчишка! Мальчишка!» Кто знает, какое воздействие подобные вещи оказывают на личность человека? И ничего удивительного, конечно, нет в том, что Норико выросла такой своевольной и упрямой, а Сэцуко – такой скромной и уступчивой. Но теперь, на пороге тридцатилетия, во внешности Сэцуко появилось некое, весьма ощутимое, достоинство. Помнится, и жена моя это предсказывала, часто говоря: «Наша Сэцуко расцветет в летнюю пору». Я тогда считал, что она просто себя утешает, но потом – и особенно в последний приезд Сэцуко к нам месяц назад – я несколько раз ловил себя на мысли о том, сколь точным оказалось это материнское предвидение.
Сэцуко, словно очнувшись от собственных мыслей, снова посмотрела в глубь дома и сказала:
– Мне кажется, то, что случилось в прошлом году, принесло Норико много горя. Возможно, значительно больше, чем мы могли себе представить.
Я вздохнул и кивнул.
– Да, ты, возможно, права. И мне, конечно, следовало быть к ней тогда более внимательным.
– Что ты, папа! Я уверена: ты сделал все, что в твоих силах. Просто такие вещи всегда – страшный удар для женщины.
– Признаюсь, мне порой казалось, что Норико немного притворяется – знаешь ведь, твоя сестрица любит устраивать спектакли. Она все твердила, мол, это брак по любви, а когда все развалилось, ей пришлось вести себя соответствующим образом. Хотя, возможно, не все в ее тогдашнем поведении было притворством.
– Мы тогда посмеивались, – согласилась Сэцуко, – но, может, это и правда была любовь?
Мы опять помолчали. Из недр дома доносился голос Итиро, который без конца что-то громко
