– Да, сейчас я значительно лучше себя чувствую, – кивнул я. – Но мне велели быть осторожным, не переутомляться и повсюду ходить только с палкой. А в остальном я так же здоров, как раньше.
– Ну, Оно, ты совсем меня разочаровал! Я-то думал, что мы с тобой, два старичка, всласть побеседуем о своих недугах. А ты вон какой! В точности как в прошлый раз, ни капли не изменился! Что ж, мне остается только смотреть на тебя да здоровью твоему завидовать.
– Чепуха, Мацуда! Ты очень хорошо выглядишь.
– Нет уж, в этом-то тебе вряд ли удастся меня убедить! – возразил он со смехом. – Хотя за этот год я действительно немного прибавил в весе. Ты лучше расскажи: счастлива ли Норико-сан? Я слышал, что свадьба ее прошла вполне успешно. А ведь когда ты в последний раз приходил сюда, то очень о ней тревожился.
– Да, все сложилось на редкость удачно. И к осени Норико уже ждет ребенка. После стольких треволнений жизнь ее складывается пока удивительно хорошо. Я и надеяться на такое не мог.
– Ты, значит, к осени внука получишь? Что ж, такого события, должно быть, ждут с особым нетерпением.
– Между прочим, – заметил я, – моя старшая дочь тоже через месяц рожать собирается – второго уже. Она давно очень хотела второго ребенка, так что для всех нас это событие будет особенно приятным.
– Да уж, двое внуков, которых ждут с нетерпением… – Мацуда немного помолчал, улыбаясь и кивая, словно в подтверждение собственных мыслей. Потом вдруг сказал: – Ты, Оно, конечно, помнишь, я всегда был слишком занят проблемами улучшения нашего мира, чтобы подумать о женитьбе. Припоминаешь наши споры перед тем, как вы с Митико-сан поженились?
Мы оба засмеялись.
– Двое внуков! – повторил Мацуда. – Да уж, тебе есть ради чего жить.
– Это правда. И с дочерьми мне очень повезло.
– А скажи, ты живопись-то не совсем еще забросил?
– Ну, иногда пишу – так, акварельки, чтобы время провести. В основном растения, цветы. Для собственного развлечения.
– И все-таки хорошо, что ты снова за кисть взялся! Когда мы виделись в последний раз, мне показалось, что ты бросил живопись навсегда. И полностью в ней разочаровался.
– Так и было. Я ведь действительно долгое время даже не брал в руки кисть.
– Да, Оно, ты, похоже, тогда не только в живописи разочаровался, но и все свои прежние иллюзии утратил. – Мацуда вдруг улыбнулся и посмотрел на меня. – А ведь когда-то тебе ужасно хотелось внести свой весомый вклад в общее дело.
Я тоже улыбнулся и сказал:
– Но ведь и тебе, Мацуда, этого хотелось. И ты ставил перед собой не менее высокие цели. В конце концов, ведь именно ты сочинил тот манифест для антикитайской кампании. И вряд ли он отражал самые скромные из наших надежд.
Мы снова немного посмеялись.
– А ты помнишь, Оно, как я называл тебя наивным? Как издевался над узостью твоего кругозора? А как ты сердился на меня, помнишь? Что ж, похоже, широты кругозора нам обоим тогда не хватало.
– Да, наверное. Но если бы тогда мы видели вещи более ясно, то такие, как мы с тобой, Мацуда… Кто знает? Возможно, нам удалось бы совершить что-то действительно хорошее. У нас ведь всего хватало – и сил, и смелости, и куража. Нет, правда, все это у нас было в избытке, иначе мы не смогли бы руководить той кампанией по созданию Новой Японии, помнишь?
– Конечно помню. Хотя тогда у нас и противники имелись весьма могущественные. Вполне можно было самообладание утратить. И больше всего, наверное, нам помогала наша безоглядная решимость.
– Хотя я, например, довольно плохо себе в целом все это представлял. Страдал «узостью кругозора», как ты говоришь. Да и сейчас мне, пожалуй, сложно представить себе тот мир, что простирается за пределами нашего города.
– А мне сейчас, – подхватил Мацуда, – сложно представить себе даже тот мир, что простирается за пределами моего сада. Так что сейчас у тебя, Оно, кругозор куда шире, чем у меня.
Мы еще посмеялись, и Мацуда, сделав глоток чая, сказал:
– Впрочем, не стоит понапрасну винить себя. Ведь мы тогда действовали во имя того, во что свято верили, и отдавали этому все свои силы. Вот только выяснилось под конец, что люди-то мы – самые обыкновенные, не слишком проницательные. Нам просто не повезло, Оно, что мы с тобой оказались всего лишь обыкновенными людьми во время таких необыкновенных событий.
Чуть раньше Мацуда упомянул о своем саде, и мысли мои невольно потекли в этом направлении. Стоял теплый весенний день, и госпожа Судзуки приоткрыла двери, ведущие на веранду. Со своего места я мог видеть яркие солнечные блики на полированных досках веранды. Нежный ветерок, залетавший в гостиную, приносил слабый запах дыма. Я встал и еще шире раздвинул двери.
– Запах гари по-прежнему будит в моей душе тревогу, – заметил я. – Еще совсем недавно он означал бомбежки и пожары. – Я помолчал, глядя в сад, потом прибавил: – Через месяц уже пять лет, как нет Митико.
Мацуда ответил не сразу. Потом тихо промолвил:
– Но сейчас запах гари обычно означает, что кто-то из соседей приводит в порядок свой сад.
Где-то в глубине дома пробили часы.
– Пора карпов кормить, – сказал Мацуда. – Знаешь, сколько мне пришлось спорить с госпожой Судзуки, прежде чем она опять разрешила мне самому кормить карпов! Раньше-то я всегда это сам делал, но несколько месяцев назад очень неудачно споткнулся о камень в саду, и она мне запретила. Вот и пришлось с нею спорить.
Мацуда поднялся и, сунув ноги в плетенные из соломы сандалии, вышел на веранду. Мы вместе спустились в сад и потихоньку направились в его дальний конец, к пруду, на поверхности которого играли солнечные зайчики, осторожно двигаясь по выложенной камнями тропке, бегущей посреди поросших мхом кочек.
Глядя в темно-зеленую воду, мы вдруг услышали какой-то странный звук, заставивший нас обоих поднять голову. Поверх ограды на нас с веселым видом взирал мальчонка лет четырех-пяти, взобравшийся на дерево и обеими руками крепко державшийся за ветку. Мацуда улыбнулся и крикнул ему:
– Привет, Ботян!
Мальчик еще некоторое время продолжал наблюдать за нами, потом вдруг исчез. Мацуда снова улыбнулся и принялся кормить карпов.
– Это соседский мальчик, – сказал он. – Каждый день в это время он взбирается на дерево, чтобы посмотреть, как я буду рыбок кормить. Только он очень застенчивый и каждый раз убегает, когда я пытаюсь с ним поговорить. – Мацуда усмехнулся, как бы про себя. – Я часто задаю себе вопрос: зачем он каждый день прилагает столько усилий, забираясь на дерево. Ведь ничего особенного он тут не видит. Всего лишь старика с палкой на берегу пруда, который кормит карпов. Хотел бы я знать, чем привлекает его это зрелище?
Я оглянулся на ограду, над которой всего несколько мгновений назад виднелось детское личико, и сказал:
– Ну что ж, зато сегодня его ожидал сюрприз: на берегу пруда он увидел сразу двух стариков с палками.
Мацуда рассмеялся счастливым смехом, продолжая бросать в воду корм. Два или три великолепных карпа всплыли к поверхности, их чешуя заискрилась в солнечных лучах.
– Армейские офицеры, политики, бизнесмены, – заговорил вдруг Мацуда. – Да, их всех сочли виновными в том, что случилось с нашей страной. А что касается таких, как мы с тобой, Оно, то наш вклад всегда считался несущественным. И теперь никому нет дела до того, чем занимались когда-то такие, как мы. В нас видят всего лишь двух стариков с палочками. – Он улыбнулся мне, продолжая кормить рыб. – Так что мы теперь единственные, кому наше прошлое небезразлично. Когда такие, как мы с тобой, Оно, оглядываясь назад, видят, что многое в их жизни было неправильным, это заботит сейчас только их самих.
Но, даже произнося столь горькие слова, Мацуда в тот день держался так, что никак нельзя было
