Так вот, значит, в Чегеме умерла бабушка. Я сдаю выручку директору и говорю ему за полчаса до закрытия бара, что я сегодня уйду пораньше в связи с нашим домашним горем.
– Пожалуйста, – говорит, – Адгурчик, иди, но я с тобой должен поговорить по одному делу. Давай минуты две посидим, выпьем, а потом пойдешь.
Сейчас какое настроение пить, когда в Чегеме бабушка лежит мертвая, и мы завтра рано утром всей семьей туда собираемся поехать.
Но что поделаешь? Во-первых, директор. Во-вторых, человек намного старше меня. Он разливает коньяк, но я не пью. Просто для приличия две-три капли проглотил. Слушаю, что он говорит. А он какую-то ерунду говорит. Вспоминает дело трехлетней давности, которое я уладил. А он так говорит, как будто я его родственника обидел. Но во-первых, я это дело давно закрыл, а во-вторых, почему ты три года молчал, а сейчас вспомнил про своего родственника?
В конце концов еле отделался от него, извинился и встал.
– Ну ладно, – говорит, – иди, раз у вас такое горе, а я потихоньку закрою бар и тоже уйду домой.
И вот, как сейчас помню, иду из бара приблизительно так в десять или пятнадцать минут двенадцатого. Как обычно. Прошел три квартала и прохожу мимо парка по темной улице. Вот этого горсовета, извините за выражение, маму тоже имел. Почему фонари не могут поставить? Всю жизнь одно и то же слышу: «Новый ГЭС пустили, новый ГЭС пустили, а в городе электричества все меньше и меньше».
А-а-а! Вот эти иностранцы, которые сели за тот стол, – немцы из ГДР. Они всегда заказывают только шампанское. Наше шампанское уважают. Больше ничего не уважают. За одной бутылкой могут весь вечер просидеть.
В прошлом году у меня шухерная встреча была с двумя немцами из ГДР. Молодые. Муж и жена. Они проходили мимо нашего дома и вдруг увидели во дворе медвежью шкуру, которую моя жена повесила на солнце. Этого медведя я три года назад убил над Сухумгэсом. И вот жена этого немца, они по-русски немножко говорили, вошла во дворе и стала спрашивать:
– Чья это шкура?
И соседи привели их в нашу квартиру. Вижу, этой молодой немочке шкура моего медведя очень понравилась.
– Пожалуйста, – говорю, – по нашим обычаям, я ее вам дарю.
Они обрадовались, а муж стал снимать золотые часы, чтобы мне подарить, но я, конечно, отказался.
– Наоборот, – говорю, – раз вы пришли в мой дом, я вас должен угостить.
Жена накрывает на стол. Я вынимаю из холодильника три бутылки шампанского, и мы садимся. А между прочим, жена, когда узнала, что я подарил эту шкуру, обрадовалась, хотя виду не показала. Она мне уже дырку в голове сделала через эту шкуру.
– Зачем нам, – говорит, – эта шкура. Она пиль собирает, и я не успеваю ее чистить… Лучше купим палас…
Моя жена как цыганка палас любит. Но я от души подарил им свою шкуру. Между прочим, моя жена «пыль» не может сказать. Она говорит «пиль», потому что из Эндурского района, а там никто правильно по-русски не может говорить. А между прочим, у нас в районе даже женщины правильно по-русски говорят.
И вот мы сидим пьем шампанское, закусываем, разговариваем. Они очень быстро накирялись. И эта молоденькая немочка, видно, я ей тоже понравился, вдруг встает, садится ко мне на колени и начинает меня целовать. Оказывается, у них это принято, а я не знал. Муж ее спокойно смотрит, а моя жена обалдела. С одной стороны, гости – ничего не может сказать. С другой стороны, ее мужа целует чужеземная женщина. И вот моя жена смотрит, смотрит и ничего не может сказать. А я от смеха умираю, потому что эта немочка меня целует, а моя жена смотрит как египетская мумие.
– Что смотришь, – говорю, – ты тоже его целуй!
Одним словом, хорошо провели время, но они захмелели и, главное, еще выпить хотят, но я не могу поставить на стол новые бутылки. Боюсь, совсем опьянеют. Хоть и ГДР, но все же иностранцы. А я же знаю – КГБ не дремлет.
В конце концов я эту шкуру хорошо упаковал, и они начали уходить. И эта немочка все время спрашивает, что бы нам прислать из Германии. А жена мне тихо по-абхазски подсказывает:
– Попроси, – говорит, – люстру «Дрезден». Мода.
– Цыц, – говорю, – ничего не надо!
Выхожу с ними на улицу, ловлю такси до гостиницы «Тбилиси», где они жили, и аккуратненько довожу их до номера.
Но я отошел от своего рассказа, глядя на этих гэдээровцев. О! Я же говорил, что они только шампанское уважают! Вот и принесла им официантка одну бутылку. Теперь будут весь вечер сидеть над ней.
И вот, значит, я иду из бара по темной улице мимо парка. Приблизительно так в пятнадцать – двадцать минут двенадцатого, не больше. Вдруг меня догоняет какая-то машина, останавливается и кто-то кричит из нее:
– Адгур, садись в машину!
Я оглядываюсь – белая «Волга», но не могу понять чья. Думаю: наверное, наши ребята едут кутить куда-то и меня с собой хотят взять. Подхожу сказать, что у нас в семье горе и я кутить не хочу и это даже неприлично, если кто-нибудь узнает. Вижу – совсем незнакомые люди. Вах! Сразу понял – дело пахнет керосином. Но меня тоже на дирхор не возьмешь.
– Садись, – говорит один из них и открывает заднюю дверцу.
– Зачем, – говорю, – я сяду в машину, когда я вас не знаю и знать не хочу.
