Мастер Гамбс и Маргарита

как пытался Остап, а оттуда - сюда, то есть пришел из загробной жизни. Далее: ему поручили передать подарок (контрабандный, как и товар, отобранный у незадачливого Остапа румынскими стражниками); поручение же это дала ему 'одна кишиневская дама', в чем вечный старик, не имей он дырявой памяти, сразу должен был увидеть дурное предзнаменование: в мировой истории город Кишинев прославлен только еврейскими погромами. Подарок сей скиталец собирался вручить 'киевским родственникам', что вызывает в памяти как киевского дядю Берлиоза, так и соответствующий эпизод из 'Белой гвардии' с участием тех же петлюровцев, которые порубали Вечного жида. Петлюровцы продолжают начатое в Кишиневе мероприятие по переселению евреев в вечность (возможно, именно в память об этом событии Остап носил фуражку с гербом города Киева)...

Вообще 'Рассказ о Вечном жиде' — это конспект обоих ильфопетровских романов: 'пошлый старик', который 'шатался по всему миру, не прописываясь в гостиницах и надоедая гражданам своими жалобами', — вылитый 'человек без паспорта', М.С.Паниковский; географические маршруты Вечного жида — перечень романных ходов и, одновременно, культурно-исторический комментарий.

Так, заседание, на котором Вечный жид присутствовал, а 'Колумбу не удалось отчитаться в авансовых суммах, отпущенных на открытие Америки', — возвращает нас к театру 'Колумб' и его первопроходческому пафосу; расположившийся же рядом с заседанием пожар Рима — его Жид 'видел еще совсем молодым человеком' — напоминает об апокалиптическом пожаре 'Колумба' и мировом — Вороньей слободки. Индия, где непоседливый старец 'прожил лет полтораста' и 'необыкновенно поражал йогов своей живучестью и сварливым характером', — связана сразу с двумя значительнейшими духовными событиями в жизни Остапа: поисками смысла жизни на Востоке, то есть в номере 'Гранд-отеля', где остановился индийский гость, и поисками личного счастья в Черноморске (роман с Зосей Синицкой).

Кроссворд

...Автор для персонажа, как судьба для человека: что пожелает, то и сделает, захочет — осиротит, не захочет — подбросит кучу родственников, хочет — женит, расхочет — разведет... Бессильные перед судьбой, мы отыгрываемся на авторах, с пристрастием допрошая, почему именно этими, а не другими анкетными данными они снабдили своих персонажей? Почему, например, Зося Синицкая не дочка, а внучка, и почему дедушка ее — ребусник?

Из дедушкиных творческих достижений авторы особо отметили шараду на модное слово 'Индустриализация', которое Синицкий привычно разделил на шарадные части 'Индус. Три. Али. За', а потом ловко зарифмовал:

Мой первый слог сидит в чалме,

Он на Востоке быть обязан.

Второй же слог известен мне,

Он с цифрою как будто связан...'

Оба слога нам давно и хорошо известны — это переведенная в поэтический ряд афиша, извещавшая о приезде знаменитого бомбейского йога Иоканаана Марусидзе.

Бомбейский йог — искомый слог в чалме, а поскольку Иоканаана Марусидзе мы разоблачили как факирское триединство Крестителя, Спасителя и девы Марии, второй слог — цифра 'три' — есть ничто иное как пресвятая Троица. Что речь действительно идет о теургии, а не о какой-нибудь там пятилетке в три года, доказывает вторая строфа:

В чалме сидит и третий слог,

Живет он тоже на Востоке,

Четвертый слог поможет бог

Узнать, что это есть предлог.

Попросту говоря, весь эпизод со старым ребусником для авторов (Ильфа и Петрова) есть предлог щелкнуть и крепко щелкнуть антропософию по ее бледному вездесующему носу. Антропософский шарж исполнен в антропософском стиле — превращение любой наличной действительности в ребус, шараду, шарадоид, логогриф и загадочную картинку, подброшенную из высших сфер потусторонними интриганами. А что наличная действительность разумна, демонстрирует алгеброид, 'в котором, путем очень сложного умножения и деления, доказывается преимущество советской власти перед всеми другими властями' (ср. арию индийского гостя — 'Марш Буденного'). Что же до слова 'Теплофикация', уяснением тайной символики которого гордился старый ребусник ('А третий слог, досуг имея, узнает всяк фамилию еврея'), — оно дорого нам связью не только с 'индустриализацией', но и с мистической сутью самого Остапа Бендер-бея как 'истребителя и теплотехника', то есть адожителя и Сатаны.

В качестве косвенного доказательства сказанного предъявляем название одного из самых популярных оккультно-антропософских журналов 10-х годов: 'Ребус'; в качестве прямого — портрет Синицкого: 'У Синицкого была наружность гнома. Таких гномов обычно изображали маляры на вывесках зонтичных магазинов. Вывесочные гномы стоят в красных колпаках и дружелюбно подмигивают прохожим, как бы приглашая их поскорее купить шелковый зонтик или трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы'

(ср. портрет Воланда: '...под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя') .

И еще один знак того, что ребусник пришел Оттуда

— его сходство с Вечным Жидом: у того и у другого бороды одной цветовой гаммы — желтоватая у Синицкого, зеленая у Вечного Жида — и такие длинные, что один свешивает ее под стол в корзину для бумаг, другой — в Днепр...

Займемся внучкой. Единственно в ней для нас интересное — имя. Женские имена в романах Ильфа и Петрова, как правило, просты по звучанию и не головоломны по смыслу: Эллочка Щукина (соревнование меж именем и фамилией, как между самой Эллочкой и дочерью Вандербильта) ; Фима Собак (смешно); Елена Станиславовна Боур (с оттенком заграничного шика); Лиза (тургеневское) ; генеральская Варвара; Грицацуеву и вовсе зовут 'мадам'... Не будь дедушки, мы и на Зосю не обратили бы внимания.

Спрашиваем у знакомых: почему Зося — Зося? Отвечают: — ясное дело — полька. — Откуда, — спрашиваем,

— известно, что полька?

— Из текста, — отвечают.

Поясняем: в тексте о том, что семейство Синицких польское, и слова нет.

— Как нет? — говорят, — а Зося?..

Стало быть, Зося потому Зося, что полька, и потому полька, что Зося. Хорошенькое дело!..

А меж тем, Зося действительно польское имя, уменьшительное от Зофья, по-русски — Софья, из греческого 'София', что означает 'мудрость', а в религиозно-философской мифологии Вл.Соловьева София приравнена Вечной женственности, объясняющей Зосину миловидность. В языке Серебряного века 'София' такое же бытовое слово, как 'Она', 'Логос' или там 'Бездна'.

В сочетании с дедом-антропософом Зося-Зофья-София полномочно представляет черноморское отделение петербургской культуры.

Соприкоснувшись, однако, с родной ей морской стихией, Зося-София вернулась к своим эллинским истокам — вышла замуж за гражданина Перикла Фемиди. Характерно, что знаменитые свои слова — 'Мне тридцать три года. Возраст — Иисуса Христа. А что я сделал до сих пор? Учения я не создал...', — Остап произносит в своем последнем разговоре с Зосей, когда она уже Синицкая-Фемиди... Встреча с Вечно женственной премудростью окончилась так же плачевно, как с мудростью в чалме... Оставались только белые штаны, купленные по случаю Вечным Жидом в Палестине, то есть — земля предков, проще говоря, — румынская граница. Но на горизонте зловеще маячит гоголевский Днепр, в который Вечный Жид 'свешивает неопрятную зеленую бороду', — и тут к нему подходит потомок Остапа Бульбы.