предупреждая его просьбу, наперебой начали жаловаться на собственные невзгоды. Трудно стало жить христианам. Правители-буддисты давят непосильными обложениями, забирают из рук выгодную торговлю, бесчестят и осмеивают, будто они какие-то чужеземцы.
Раньше ничего такого не было. Страной пятьдесят лет правил мудрый император Жэнь-сяо. Он не притеснял инаковерующих, все тангуты, придерживались ли они учения Христа, Будды, Мухаммеда, Конфуция или Лао-цзы, были для него любимые дети. Но прошлой осенью великий государь почил и престол унаследовал его сын Чунь-ю. По наущению своей матери-китаянки, императрицы Ло, женщины не очень умной, но хитрой, Чунь-ю, дабы пополнить казну, начал разорять инаковерующих.
Излив свои жалобы, купцы разошлись. Хозяин дома Фу Вэй провел Ван-хана во внутренние покои. Слуги принесли чай, хрустящее печенье, пахучий мед. Но горек был для Ван-хана чай с медом.
– Не сюда мне надо было ехать!
Фу Вэй был молод. Он еще не умел скрывать смущения.
– Нам сейчас очень трудно. Мы говорим тебе правду.
Стены дома были расписаны яркими золотыми красками, в причудливых бронзовых подсвечниках горели витые восковые свечи. На лакированных полочках поблескивал дорогой фарфор. Жалуются на бедность, а живут получше любого из степных ханов.
Хозяин на вытянутых пальцах держал чашечку с чаем. По тангутскому обычаю голова спереди и на затылке выбрита до синевы, волосы оставлены только посредине, от уха до уха, но не заплетены в косы, как это делают степные кочевники, а зачесаны вверх, торчат высокой грядой.
– Все, что вы дадите мне, Фу Вэй, возвратится к вам умноженным вдвое.
– Мы тебе почти ничего не можем дать. А кроме всего, надо сначала поговорить с правителем округа Ань-цюанем. Не могу заранее сказать, как он тебя примет… Ань-цюань – сын младшего брата покойного императора и двоюродный брат нынешнего. Он поссорился с Чунь-ю и был отправлен сюда, на край государства. Свои обиды вымещает на подданных… Особенно пристрастен к нам, инаковерующим… Не знаю, что будет с нами, если этот человек надолго останется тут.
Добиться приема у Ань-цюаня оказалось нелегко. Фу Вэй возвращался вечерами домой в великом смущении, неумело оправдывался. Ань-цюань на охоте… Ань-цюань занят государственными делами…
Дом Фу Вэя был в предместье. Ван-хан вместе с сыном и нойонами, переодетые в тангутское платье, ходили в крепость. За могучими стенами, как определил Ван-хан на глаз, толщиной в три-четыре алдана[3] и высотой в пять-шесть алданов – тесно стояли глинобитные домики, крытые шерстяной тканью. Над ними поднимались маленькие дома-кумирни. Они были крыты красной черепицей. Внутри кумирен сияли позолотой жертвенные чаши и изваяния божеств с хрустальными глазами, на стенах висели полотна с изображением все тех же божеств. Они сидели величаво-спокойные, в сиянии нежно-голубых и розовых красок, равнодушно взирали на монахов в широких одеяниях, перебирающих сухими пальцами костяшки четок.
Самым большим зданием Хэйшуя был дом правителя. Горделиво загибались углы ажурной черепичной крыши. С них свешивались колокольчики. От малейшего дуновения ветра они позванивали. Дом стоял в углу крепости. От него на крепостную стену вела лестница. Перед красными расписными дверями в две створки всегда толпились чиновники в головных повязках и коричневых или темно-красных халатах с дощечками для записей на поясах, военные в золоченых или лакированных шлемах, подпоясанные узкими серебряными или широкими шелковыми поясами. По цвету одежды, по поясам и головным уборам легко было отличить не только военных от чиновников, но и установить звание, степень каждого. Люди неслужилые, независимо от состояния, если они не принадлежали к знати, носили черную одежду, знатные ходили в зеленой.
Вникая в хитроумное устройство государства, где для удобства правителей все так четко определено и разграничено, Ван-хан временами забывал свои горести настолько, что начинал прикидывать – нельзя ли кое-что перенять для своего ханства? Но стоило глянуть на пасмурные лица нойонов, и все эти думы таяли, будто льдинки в кипятке. После того как он проучил Арин-тайчжи, нойоны не отваживались говорить вслух о своих мыслях, но он догадывался, что ничего хорошего они о нем не думают.
Фу Вэю после долгих хлопот удалось-таки протолкать его на прием к Ань-цюаню. Стоило это ему немалых усилий и затрат, о чем он, конечно, не счел нужным умалчивать.
И вот перед ним распахнули двустворчатые двери…
Правитель округа и двоюродный брат императора оказался совсем молодым человеком. Он сидел на подушках, подвернув под себя ноги, как бурхан на полотнах кумирен, двое слуг держали над его головой шелковый зонт с пышными кистями. Углы властного рта были капризно опущены, круглые коричневые глаза смотрели на хана с любопытством.
Фу Вэй в своем черном одеянии среди цветных халатов приближенных правителя был как галка в табуне фазанов. Он отвесил три глубоких поклона Ань-цюаню и отошел в сторону, словно бы уступая место Ван- хану. В глазах правителя появилась ленивая поволока – взгляд камышового кота – манула, увидевшего добычу перед своим носом. Он ждал, когда Ван-хан поклонится ему. Но Ван-хан только выше вздернул седую голову и вцепился руками в пояс.
– Ты хан кэрэитов? – словно бы удивился Ань-цюань.
– Да. Я хан кэрэитов и ван государства Алтан-хана.
– Счастлив видеть такого высокого гостя! – Ань-цюань улыбнулся, свежо блеснули белые зубы. – Я еще никогда не видел владетеля людей, живущих в войлочных юртах. Это правда, что у вас совсем нет домов из глины и городов?
– Мы кочевники, и нам не нужны дома, которые нельзя перевезти на телеге.
– Где вы укрываетесь, когда нападает враг?
– От врагов мы не укрываемся, а встречаем лицом к лицу.
– О, вы храбрые люди! Что вас привело в наше государство?
Ань-цюань, конечно, все знал, но ему, кажется, очень хотелось послушать, как будет об этом рассказывать гордый хан. Он что-то сказал своим приближенным, и те дружно засмеялись. А Ван-хан подумал, что слишком большая власть делает человека бесчувственным. Хмурясь, коротко, скупо рассказал о своих бедах.
