— Будь я учителем, Ленточка, я бы тебя еще строже спрашивал, — ответил папа.
— Почему-у?
— Подумай сама.
— Я думаю, а не придумывается, — сказала Ленка.
— Вот представь, что у вас в классе учительница не твоя мама, а… хотя бы Маринина. Вот она входит в класс, и ты смотришь, как мама-учительница взглянула на свою дочь-ученицу, как ее спрашивает, какую оценку ставит: справедливо, по знаниям или потому, что дочка. Ты должна быть лучше всякой похвалы, чтобы никто не говорил в классе: «маменькина дочка». Поняла?
Ленка думала, думала.
— Значит, когда мама ставит мне пятерки, я должна знать на шестерки?
— Верно, умница.
Умница?..
Легко быть умным в первом классе. И взрослым легко быть умным…
Я в первом классе не то сам сочинил, не то переделал где-то слышанный стих — о кошке, которую поймали мыши и повели на расстрел. Нравился он мне безумно. Сейчас это стихотворение кажется мне смешным, глупым. Я даже стыжусь своей бывшей любви к нему. А почему? В чем я изменился?
Только позже я понял, что самое трудное — быть умным в своем возрасте.
Отшельник говорит: «Умный поймет, если моргнуть, дурак — если толкнуть».
Когда мы учились еще в третьем, Сережкин брат, студент, повел нас в поход за грибами. Мы набрали с собой конфет, вафель и печенья. Студент оказался большим сластеной, чем мы, только он не взял с собой ничего.
Мы дурачились в лесу, собирали грибы, бросались шишками, загадывали кукушке, кому сколько жить. Выходило всем ужасно помногу. Кукушка почти не останавливалась, она словно раскачивалась на качелях — то близко ее слышно, то далеко.
Мы нашли землянку, забрались в нее и сразу притихли под низким земляным потолком. Студент вполголоса сказал нам:
— Может, ошиблась кукушка про наши долгие жизни? Тут, между прочим, недалеко живет старая рысь, седая… Зверюга страшной свирепости! Колхозного племенного быка задрала, а в быке тонна мускулов! Поэтому вы потише тут!
Мы сразу перепугались, у меня даже в животе похолодело от испуга.
— Не шевелитесь… В прошлом году одного горожанина — по грибы пошел — только шляпа спасла, знаете, такая мексиканская, — зловеще шептал студент. — А у нас даже шляп нет! На нас набросится, все! Копай четыре ямы!
Мы тряслись. Студент оглядел наши бледные, перекошенные ужасом лица и хлопнул себя по лбу.
— Да, совсем забыл… Все же можно спастись. Эта рысина любит сладкое. Надо отнести ей под сгоревшее дерево вафли, конфеты, что там еще у вас!.. Тогда не тронет!
Мы готовы были отдать страшной рыси не то что конфеты, а по пальцу с левых ног. Но кто пойдет… Бр-р! Кто мог отважиться на смертельно рискованную прогулку? Студент с тяжелыми вздохами собрал наши сладкие припасы и попрощался с каждым за руку.
— Если не приду, значит, пропал!
Мы сидели и дрожали, а студента все не было и не было, действительно пропал.
Первым опомнился тогда наш юный еще философ Отшельник и высунулся из землянки. Через раскрытую дверь до нас донеслись беззаботные голоса птиц. Отшельник двинулся вперед, за ним и мы, смелые.
Студент сидел неподалеку среди разбросанных по траве конфетных бумажек.
— Мы откупились, рысь ушла! — закричал он. — Ур-ра!
Сначала неуверенно, потом все восторженнее мы заорали, наполняя лес гулом:
— Ра-а-а!
И пошли опять колобродить.
Много раз со смехом вспоминали мы эту историю. Сначала по-доброму, а потом стало противно. История, о которой думалось как об остроумной шутке, стала казаться очень дурацкой. Обыкновенная плутня, построенная на страхе малышей.
Мы втроем делали подсветку для Сережкиного аквариума. Некстати пришел Даянов. С порога опросил нас:
— Ребя, слышали про международную детскую игру?
— Ну!
Я никогда и не скрывал, что с трудом его терплю, этого Даянова.
— Вот аферисты-дураки-обормоты-обиралы!
— Чего ты?
— Смотрите!
Он бросил на стол письмо.
— Читай вслух, чего бросил!
Даянов схватил письмо и стал читать: «Дорогой незнакомый друг! Пошли по первому адресу, указанному здесь, одну чистую открытку. Перепиши письмо шесть раз и отправь по новым адресам, которых нет в письме, но которые ты знаешь. Адреса, указанные в письме, перепиши в таком виде: на место 1-го — второй, на место 2-го — третий и т. д. На место 6-го — свой адрес. Если ты напишешь позже, чем через четыре дня, то игра остановится, если — вовремя, то через 24 дня ты получишь двести пятьдесят открыток из разных мест. Просьба к родителям: прошу вас помочь вашему ребенку разобраться в игре, иначе она остановится, радость детей померкнет». Все. Тут и адреса есть. Сплошь девчоночьи.
— Вот и переписывайся с ними, — посоветовал я.
— Как видно, радость одного ребенка уже померкла, — сказал Отшельник. — Что, получил всего двести сорок шесть открыток?
— Ни одной! Вот обормоты!
— Дают! — восхитился Сережка.
— Обратись в общество защиты детей! — подсказал Отшельник.
— Или в суд на них подай! От нас-то что тебе нужно?
Даянов пожал плечами: так просто, зашел за сочувствием, пожаловаться на несознательность некоторых типчиков.
Отшельник на листочке быстро подсчитал: двести пятьдесят человек, послав по открытке кому-то, сами должны получить открытки от шестидесяти с лишним тысяч людей; тем надо ждать, когда их одарят пятнадцать миллионов человек, а этих — четыре миллиарда…
— А четыре миллиарда из каких «разных мест» получат открытки? — разъяснил Отшельник эту простую арифметику. — Ты просто даритель, ты один из четырех миллиардов, понимаешь? Но не все пропало, Алик, если в игру включатся жители ближайших звезд и пришлют, — он посчитал, — триллион открыток, то и тебе будет доля!..
— А ближним звездам пошлют дальние, — сказал Сережка.
— А тем — Млечный Путь, — сказал я. — А что, сближение миров! На Полярной звезде будет галактическая почта…
— Конечно! Играйте в космическо-галактическую чудо-игру, способствующую налаживанию тесных контактов между туманностями!..
— Что вы туманите мне голову! — тоскливо сказал Даянов. — «Гала-актики-и»!
И ушел, дверью хлопнул.
Отшельник говорит: «Не та рыба умная, что прячется в глубинах, а та, что живет у поверхности и не ловится на крючок».
