А лиса, может, думает: «Я уж старая, мне наплевать, я свой век отжила, но в норе лежат трое моих малышей, трое голодных лисят, которые умрут, если сегодня не будет еды! Неужели я не догоню этого проклятого, глупого, сытого зайца!!! О ноги, выручайте!»
И так мчатся, каждый молится своим ногам и своей справедливости.
Однажды дома я увидел, как мышь, спасаясь от кошки, с размаху влетела в капкан и пискнула в смертельном ужасе, а кошка недовольно сморщилась и пошла прочь.
Однажды на улице плакала девчоночка и все повторяла: «Ой, как маленькую собачку укусила большая» — и пыталась поднять палку, а мама сердито ругала ее и дергала за руку.
Однажды отряды специально увели в поход, и все деревья в пионерском лагере обсыпали ядовитым порошком от гусениц. Вернувшись, мы нашли в лагере двести мертвых птенцов. Мы похоронили их и объявили трехдневный траур. И возненавидели тех, кто так неумно, жестоко погубил птенцов. Они ночью тайком укатили из лагеря.
Что — у каждого существует своя справедливость? Или у каждого свой аршин, которым он отмеряет справедливость под свой рост?
«Карл у Клары украл кораллы». Ну и дает Карл. Но и Клара не промахнулась, ответила вору тем же: «Клара у Карла украла кларнет». «А что, — скажет Клара, — он у меня ворует, а я?! Рыжая я, что ли?!»
Ей кажется, что отомстить Карлу — очень справедливо.
Что за штука такая — высшая справедливость, которой можно судить все на свете?
Отшельник говорит: «Больше всего о смелости любят говорить трусы, о верности — предатели, а о правде — болтуны».
У нас, еще в шестом случилась кошмарная история. Арсентьев дежурил по классу и нашел на полу затрепанный рыжий блокнот. Арсентьев лениво раскрыл его, чтобы узнать чей, и на первой странице прочитал: «В. Арсентьев. Толстокожий и толстолобый. Мечтает стать капитаном, а самое большее, станет боцманом. Вечная привычка в ухе ковыряться. Глазки у него маленькие и знания маленькие, зато большое горло и большие кулаки. С блеском овладел классической угрозой дураков: «Че-е сказал?» Один из людей в классе, которые мне не… (зачеркнуто)».
Арсентьев едва не задохнулся: «Та-ак, кто же это писал?»
Он судорожно перелистал блокнот, хотел добраться до владельца. И увидел, что в блокноте характеристики на весь класс. Так выглядел я: «А. Остролуцкий. Человек сложный. У него большие уши. Странно. Человек с маленькими ушами злой и хитрый, а с большими — добрый или растяпа. Он иногда такой, иногда другой. Часто у него бывают невозможные запросы, часто он хвастун, часто делает вид, что умнее всех. Ему очень помогают его друзья — Сивец и Мельников. Они для него, как зеркало в прожекторе. Дружить с ним, наверное, трудно, хотя почему-то дружат с ним лучшие ребята в классе. Тип интересный, надо присмотреться…»
Про Отшельника было сказано мало и человечно: «М. Сивец. Самый спокойный в классе, неразговорчивый. Много молчит, а если скажет — Мысль. Жаль, что редко. Прозвище Отшельник точное, он сам, наверное, его выдумал».
Характеристики в большинстве были убийственно точны, и все же и все же… был в них какой-то сдвиг… больше резкости и злости, чем нужно.
— Даян! — позвал Арсентьев дружка. — Ты про себя все знаешь? На, прочитай эту характеристику!..
«А. Даянов. Глупый и угодливый. Носит портфель своего «хозяина» — Арсентьева. Он собачка только с Арсентьевым, а с девчонками собака. Такие, как Даянов, пишут на заборах и подкладывают кнопки на стулья. Если бы нашелся в классе сильнее и грубее Арсентьева, перебежал бы к новому «хозяину». Невозможно противное лицо».
— Витек!.. Кто это?..
— Тихо, — предупредил Арсентьев оскалившегося Даянова. — Это Ирка Махалина!
— Я ей, писательнице…
— Сказал, тихо! Нам ее нельзя бить, как-то по-другому бы…
— Дать каждому прочитать про себя, — злобно предложил Даянов.
— Не каждому, а… выбрать надо, кому дать!
Всю перемену они перебирали кандидатуры кому показать. Отшельника, Сережку и меня исключили.
Каждый веселился, рассматривая собрание портретов, пока не находил себя. До этой страницы все было хорошо, все было верно — «точно ведь подмечено», — но тут: что-о, разве это я? Как она посмела, Махалка неумытая!
Класс загудел, в воздухе носилось что-то зловещее. Группы, разговоры, многозначительное молчание, когда подходит «не тот».
И, в конце концов, даже те, кто не держал блокнота в руках, но знал о его существовании, поверили, что все в блокноте выглядит уродливо. К шестому уроку класс раскалился.
И вот наступил час мщения. Нас оставили на классный час. Даянов еще в учительской посвятил Нину Михайловну, классную руководительницу, во все подробности.
— Ира Махалина! Может, ты объяснишь нам записи в этом блокноте? Откуда у тебя такая злость на своих одноклассников, что это за дикие характеристики?
Махалина сидела бледная.
— Я с тобой разговариваю! Встань!
В классе жутко тихо.
— Ну! — Голос классной руководительницы все резче.
— Заткнулась… — просвистел Даянов.
Вдруг Махалина сорвалась с места, подбежала к двери и рванула ее на себя.
— Наташа и ты, Галя, верните ее! Быстро, — приказала Нина Михайловна.
Вернули.
— Прочти нам все, что здесь написано, Махалина! — Классная руководительница положила блокнот перед ней. — Прочти вслух и по каждой характеристике попробуй разъяснить, чем ты руководствовалась, когда писала такие нелепости и измышления!
— Не буду! — сказала Махалина тихо.
— В школе ты должна придерживаться общих норм поведения! Дома или на улице можешь с каблуков сбиваться, а в школе…
— Не буду!
— Писать духу хватило, а читать нет?
В эту минуту лишь несколько человек смотрели на Махалину по-человечески. Остальные были ожесточены: не дожидайся поддержки, Махалина!
— Нина Михайловна, можно, я буду читать! — вскакивая, предложил себя Даянов.
— Сядь, Даян, а то голос потеряешь! — негромко предупредил я.
— Читай, Ира! — сказал Отшельник. — Читай, не бойся!
Махалина посмотрела на класс и встретила вражду и насмешку в большинстве взглядов, потом аккуратно сунула блокнот в портфель и пошла к двери.
— Вернись! — крикнула классная руководительница. — Или совсем не приходи в школу!
— Нина Михайловна, — сказал Отшельник, — почему вы с ней так разговариваете, за что? За то, что написала в блокноте правду?!
— Пра-авду? Ты уверен, Сивец?
— Да, правду!
Класс загудел.
— Отшельник, чего ты выступаешь, ты же не знаешь, что написано!
— Я знаю человека, — сказал Отшельник. — Знаю, что Ира Махалина никогда не лжет. Кто-нибудь
