светлых, точно посеребренных волосах, ветер перебирал падающие до плеч пряди.
Раздался хлопок, и олень, высоко подпрыгнув, рухнул.
– Попал, – сказал Харальд, опуская лук. Его лицо осветилось торжеством. И не зря. Вернуться в юрту с мясом – величайшая доблесть для охотника. А медведь – так, баловство…
Когда красавец-олень превратился в груду окровавленной плоти, а лучшие куски мяса перекочевали в заплечные мешки, Харальд спросил, указывая на обрыв:
– А что там? Бурливое озеро?
Гуннар боялся этого вопроса, боялся и ждал.
– Да, – ответил он, глядя на замерзшую поверхность, сверкающую на солнце кристаллами льда. – Это оно.
– И там был остров, куда ходил отец? – Теперь воспитанник смотрел прямо на Гуннара.
– Был, – сказал тот, а про себя подумал: «Вот бабы! Растрепали все!» – Остров был, а на нем храм… Но, как сам видишь, сейчас ни того, ни другого.
– Жаль. – Взгляд Харальда был чист и ясен, будто солнечный луч.
– Что жаль?
– Что храма нет, – пожал плечами юноша. – Я бы туда пошел, как и отец. Ведь он вернулся оттуда другим?
Гуннар дернулся как от удара. Про себя вовсю клял оленя, выбравшего самое неудачное направление для бегства.
– То, за чем он ходил туда, превратило его в нелюдя, – устало проговорил Гуннар. – И я очень рад, что пятнадцать лет назад храм на острове сгинул с лица земли.
– Я знаю эту историю, – прервал воспитателя юноша. – Глубокой осенью земля содрогнулась, словно недра её пронзила нестерпимая боль, и с севера до становища донесся жуткий вой. А через неделю охотники обнаружили, что острова более нет.
– Так что оставь эти мысли! – уже строго сказал Гуннар. – И не старайся идти по стопам отца. Я думаю, он бы этого не одобрил…
– Я не собираюсь идти по его стопам, – пожал плечами Харальд, и на лице его появилось выражение крайнего упрямства. – Я просто хочу больше о нем узнать…
Юноша пробормотал ещё что-то, но Гуннар решил не переспрашивать. Сказал лишь:
– Ну что, пойдем?
Воспитанник кивнул.
Всю дорогу до становища молчали.
Пришла весна, а с ней День Предков – главный праздник племени.
Позади тяжелые зимние месяцы, жестокие морозы и свирепые снегопады, когда целыми днями нельзя выйти из юрты. Впереди – теплое время и обильная охота. Как ни вознести благодарность пращурам, которые помогли дожить, дотерпеть, послали зверя на рогатины охотников, а рыбу – в сети?
Харальд с нетерпением ждал праздника. Посвящение в мужчины он прошел пять зим назад, в тринадцатилетнем возрасте, но каждый День Предков с тех пор встречал, словно мальчик, которому ещё только предстоит стать полноправным членом племени.
С вечера над селением, перекрывая привычные запахи, поплыл дурманящий аромат мухоморной настойки – любимого напитка предков, который, если верить колдуну, позволяет людям нид на день стать зверями, при этом выплеснуть из себя все худшее, животное, что есть в них, чтобы затем год жить спокойно…
Харальд настойку не любил и пил её мало. Больше для вида.
Утро явилось на небосклон в праздничной розовой одежде, отороченной белым мехом облаков. К тому моменту, когда одеяние это стало бирюзовым, мужчины племени в ближнем лесу подготовились к тому, чтобы воплотить духов предков.
Харальду достался костюм, украшенный рысьей мордой и раскидистыми оленьими рогами. Рога были тяжелы, приходилось напрягать шею, чтобы голова не клонилась вперед.
Попробуй потанцуй в таком наряде! А ведь придется.
Когда представление закончилось, Харальд был мокрым от пота. Оставалось утешать себя тем, что остальным приходится не лучше.
Забрав из становища мальчиков, которым сегодня предстоит стать мужчинами, предки-ряженые с визгом и воплями умчались в лес. Предстояла самая интересная для Харальда часть праздника – испытания молодняка.
Он снял маску, и почти сразу к юноше приблизился Елам, ставший вождем пять лет назад, после смерти Завулона, деда Харальда. Лицо вождя, настоящего великана, было мрачным, а в темных, глубоко посаженных глазах тлела нерешительность.
– Харальд, – сказал он. – Ты взрослый мужчина, и я… я не могу запретить тебе присутствовать на испытаниях. Но лучше бы тебе уйти.
– Почему? – Как ни странно, Харальд совсем не удивился. Лишь внутри шевельнулось что-то, подозрительно похожее на обиду.
– Мальчики… Они боятся тебя, – развел ручищами Елам. – Сам понимаешь…
– Не понимаю, – сказал Харальд жестко, и вождь дернулся, словно его стегнули плетью. – Но уйду, если
