— О ком же еще?
— Дедушка, я должна признаться вам, что влюбилась.
— Влюбилась?
— Да, влюбилась, как полагалось влюбляться в прежние времена. С первого взгляда, без всякого смысла, вопреки всему!
— Да, настоящая любовь действительно может быть вопреки всему. Ничего страшного в том, что ты влюбилась, я не вижу. Не обязательно пользоваться компьютерами для определения возможной склонности друг к другу.
— Страшного не видите? Ах, дедушка, милый! Я так рада, что вы поймете меня! Но… я несчастна!
— Какое может быть препятствие в наше время для двух любящих друг друга молодых людей? Ведь он тоже любит тебя?
— Он пока не сказал. Но я думаю, что любит.
— Вот как! Кто это?
— Ну, вы помните эту историю, когда я чуть не утонула? Это он меня спас.
— Никита Вязов? Космонавт?
— Вот в том-то и беда! Он штурман спасательного звездолета, идущего в космос на помощь папе и его товарищам!
— Ну вот! Так чего же тебе над кувшинками с васильков своих росу ронять? В былые «парусные» времена жены моряков, идущих в дальнее плавание, по семь лет их ждали. А тут каких-нибудь четыре года! Хочу быть неправым и поверить, что нарушилась только связь со звездолетом, а сам он цел. И твой суженый найдет своего будущего тестя в пространстве и вернется вместе с ним.
— Он так обещает.
— Хорошо обещает. Вот ему верить надо.
— А если не Пространство, а Время?
— Ты что? Видеопередачу из Звездного слушала?
— Нет! Наш профессор Дьяков так на лекции говорил. Когда все разошлись, я плакала о папе, а он меня утешал.
— То есть как это утешал? По головке, что ли, гладил?
— Нет. Математически доказывал, что Время и Пространство связаны. И папа жив, но вернется через тысячу лет.
— Ничего себе утешил! И чему их там только учат? Время! Да знаешь ли ты, что такое Время?
— Пройденный путь за единицу времени — скорость.
— Вот то-то! Путь за единицу времени! Время, золотко мое, это длительность всех явлений, начиная от биения сердца, кончая вспышками сверхновых звезд! Временем измеряют скорость. Так как же можно говорить о скорости течения времени? Его аршином не измеришь! Как гвоздь не вобьешь в лесные трели. Глупость, нонсенс! Да это все равно, что самого себя за волосы приподнять! Время, как мерило всего происходящего, вечно и неизменно! И никак оно не может остановиться при достижении кораблем скорости света! Что такое скорость света? Школьникам и профессорам известно, что это характеристика излучения — быстрота его распространения в вакууме. Излучение подобно бегущей волне на поверхности моря, где частичка воды только колеблется, создавая эффект бегущей волны. Так же кванты вакуума передают возбуждение, оставаясь на месте. Школьный пример: поезд на запасных путях. Локомотив толкает крайний вагон, звякают буфера, и это звяканье пробегает волной по всему составу, вагоны которого не двинулись заметно с места. Состав с вагонами, буферами, пружинами подобен среде распространения волны, скорость передвижения которой зависит только от характеристик этой среды, массы вагонов, силы пружин, расстояния между буферами. Но значит ли это, что этот состав, двинувшись с места, ограничен в своем движении скоростью звякавшей перед тем волны? Или по соседнему рельсовому пути экспресс не может идти со скоростью, превышающей эту звякающую волну? Понятно?
— Дедушка! Вы замечательный! Вы так чудесно все объяснили, что умом я все поняла. А вот сердцем…
— Ну знаешь ли! В науке еще никто не предложил не от ума, а от сердца «коэффициент радости или любви»!
— Не сердитесь, дедушка! Я просто так… сама не знаю… Пойдемте на нашу гоголевскую полянку. Может быть, найдем там Чичикова или даже Вия?
— Идем, идем, — сердито говорил академик, поднимаясь вслед за Надей уже не по ухоженной аллее, а напрямик, почти по девственному лесу.
Лужайка, засыпанная ромашками, казалась лесной глушью.
— Вы, дедушка, тоже ищите грибы! Непременно ищите. Ищите.
Старик стал ворошить траву концом палки, что-то бормоча под нос.
— Какой же умница был Аксаков! А какое сердце! Так заботиться о своем госте! — восклицала Надя. — Смотрите, снова вырос не то манилов, не то собакевич!
— И Манилов, и Собакевич — поганками были, а ты настоящие грибы находишь, как и великий наш Николай Васильевич Гоголь, гостивший у Аксакова.
— А как он, наверное, радовался, когда рано поутру находил грибы! А хорошо ли, дедушка, что его обманывали?
— Как это обманывали?
— Но ведь грибы вместе с грибницами по заданию Аксакова приносили сюда из леса накануне приезда Гоголя и рассаживали по полянке. Это же обман!
— Экая ты хоть и синеглазая, а непреклонная! Небось в детстве врала родителям, шалости скрывая. Бывает ложь во спасение, так сказать, святой обман. Так и ради радости допустить можно. Вот и здесь она от добра сердечного аксаковского. От него и нам спустя столетия из былых грибниц всякие Вакулы да Вии чудятся.
— Смотрите, дедушка, два хороших белых нашла, аккуратно ножичком срезала, как вы велели. Как мы их назовем? Каким гоголевским героем?
— Хлестаковым, который нынче в Звездном комитете пыль парадоксов относительности в глаза людям пускал.
— Хорошо, — согласилась Надя, — мы его изжарим. А кто там выступал?
— Дьяков твой, из вашего университета.
Надя застыла с грибами в руках.
— Нет, дедушка, его я жарить не буду. Он про папу сказал…
— Видно, зря я старался, забивал истинами твою рыжую голову. Как была, так и осталась зеркальцем. Что тебе покажут, то и отразишь. Никакого самостоятельного мышления.
— Дедушка, милый! Вы рассердились? Не надо! Ну не судите меня строго. Пойдемте лучше домой. Мама к обеду ждет.
— Иди, иди, скажи матери, что у меня сегодня разгрузочный день. Пойду к пруду с кувшинками беседовать.
Надя знала характер деда и что безнадежно пытаться его переубедить. Она немного всплакнула, поцеловала деда в щеку и побрела обратно в академический городок.
Дед не пошел с ней даже к аллее, а напрямик через лес направился к пруду, заглушая в себе жгучую обиду, нанесенную ему то ли Дьяковым, то ли любимой внучкой.
Надя же брела по живописной дороге с подъемами и спусками, казавшейся ей сейчас нескончаемо длинной.
А в конце пути Надю встретила «веселая парочка».
— Надька! Мама бушует, обед стынет. Нас послали тебя с дедом искать! А характер у нее, как у Виталия Григорьевича, ждать не умеет, — щебетала подруга Нади, по-южному жгучая Кассиопея Звездина, за имя и внешность прозванная Звездочкой.
Отпустив профессора Бурунова, с которым шла под руку, она ухватилась за Надю.
— Где же Виталий Григорьевич, наш академик? — поинтересовался Бурунов.
— Дедушка, кажется, рассердился на меня. И объявил голодовку.
