была в особенности заинтересована в альянсе с Советами и подталкивала Британию в этом направлении.16
Джеффри Роберте вместе с Камероном Уоттом возражают, что «точка зрения, будто бы британские и французские лидеры руководствовались, в основном, антибольшевизмом, абсолютно не соответствует действительности». Это не новая идея: Кейт Фейлинг еще после войны писал, что британский премьер- министр Невилл Чемберлен вообще не имел идеологических предубеждений.17 Идеологии, заявляют Кахмерон Уотт и Роберте, были сильной стороной Советов.18 Противоположное мнение тоже не ново: настроенные против умиротворения консерваторы обвиняли Чемберлена и его окружение в подмене интересов страны своими классовыми интересами.19 А. Дж. П. Тэйлор в своих «Предпосылках Второй мировой войны» удачно подметил, что отрицательное отношение Запада к нацистско-советскому пакту о ненападении «родилось из мнений политиков, которые ездили в Мюнхен... Русские, на самом деле, осуществили то, чего надеялись добиться государственные мужи Запада; горечь Запада по этому поводу была горечью разочарования, смешанной со злостью по поводу того, что исповедание коммунистами коммунизма оказалось не более искренним, чем исповедание ими самими демократии».20 Когда Тэйлор выдвинул этот и другие доводы о советско-западных отношениях, современники не приняли их, полагая, что он намеренно сгустил краски. Не были в то время открыты архивы, которые могли бы подтвердить его аргументы или позволили бы обоснованно их опровергнуть. Но главное, что сейчас мы располагаем существенной частью тех архивных записей, и они подтверждают многие из предположений Тэйлора.
Тэйлор, как и русский историк Рой Медведев, а также политический комментатор Дмитрий Волкогонов, пришел к выводу, что Запад не оставил советскому правительству иного выбора, кроме как заключить пакт о ненападении с Гитлером.21 Но «некоторые историки, — пишет Габриэль Городецкий, — воспринимают всерьез и неизменное советское утверждение... что Советский Союз подписал этот пакт под давлением обстоятельств, рассматривая его как меньшее из возможных зол».22 Есть историки, которые полагают, что Сталин вообще изначально предпочитал союз с Германией и все время склонялся к нему, но Робертс и Сиполс считают, что советское движение к пакту о ненападении было просто результатом неопределенности положения и пассивности. Советская политика была плохо продуманной и привела к вызванному страхом кардинальному изменению курса, происшедшему в течение двух недель в августе 1939 года.23 Однако неизменным в их аргументации остается положение, что нацистско-советский пакт явился скорее результатом провала англо-франко-советских переговоров нежели этого поворота.
В этой и предыдущей работах я возвращаюсь к предложенному ранее объяснению провала англо- франко-советских переговоров: сущность его состоит в том, что попыткам англо-французов заключить военное соглашение с Советским Союзом препятствовал идеологический антикоммунизм. Отклонение англо-французами многочисленных советских инициатив, направленных на улучшение отношений в период между мировыми войнами и на создание антинацистской коалиции, особенно в 1935—1938 гг., в большой мере усилило недоверие и породило даже некий цинизм советского руководства. Западные историки редко рассматривают нацистско-советский пакт в этом, наиболее верно отражающем реалии контексте. Они предпочитают рассматривать его сквозь сжатую временную перспективу марта — августа 1939 года. С такой, предельно суженной точки зрения пакт естественно представляется единичным событием, демонстрирующим лишь неизменное советское вероломство. Советское руководство смотрело на дело по-иному: в том смысле, что «одно двурушничество влечет за собой другое», которому предшествовали годы откровенного англо-французского надувательства и ослабления доверия; все это достигло своего пика в сентябре 1938 года на Мюнхенской конференции, где была расчленена Чехословакия. С советской точки зрения Мюнхен был отречением и предательством. Нацистско-советский пакт, который явился отплатой за это, был неважным в политическом отношении шагом, сейчас это признают и многие российские историки, но тогда, в предельно напряженной атмосфере последних недель мира, это казалось единственным способом обеспечить хотя бы краткосрочную мирную передышку для Советского Союза.24 Советское правительство, все время порицавшее Францию и Британию за «умиротворенчество» теперь взяло на вооружение ту же самую политику и по тем же самым причинам. И если уж «ревизионисты» так горячо ратуют за англо-французскую политику умиротворения, то почему бы им не сделать того же в отношении ее советского эквивалента?
И, наконец, желание понять динамику событий и возможные альтернативы опять заставляет нас обратить внимание на критиков англо-французского умиротворения. Еще тогда они явились своеобразными Кассандрами, гонимыми как ненавистники Германии, несговорчивые отрицатели и нагнетатели дурного настроения, проводники коммунистической революции. Они говорили, что от нацистов Германии исходила опасность войны и единственной возможностью обуздать или победить ее было формирование широкого антинацистского альянса. В этом списке прорицателей: Роберт Ванситтарт, Черчилль, Лоуренс Коллье — один из подчиненных Ванситтарта, Максим Максимович Литвинов — советский нарком иностранных дел, французская журналистка Женевьева Табуи, французские политики Эдуард Эррио и Жорж Мандель. Это была пестрая и немногочисленная группа героев. Больше всего внимания историки уделяют негодяям, а мы давайте все же займемся этими героями, которые находились почти в одиночестве, но даже в таком бедственном положении остались верны своим принципам и в конечном счете оказались правы. Никто из этих мужчин и женщин, за исключением Черчилля, не был признан при жизни, а Мандель в 1944 году погиб от рук французских фашистов. Мы должны быть благодарны им за то, что именно они разглядели в нацистской Германии зловещую силу, каковой она, по сути дела и являлась, в то время как остальные рассматривали нацизм просто как неприятное, но эффективное средство от коммунизма и социальных потрясений.
Предисловие к русскому изданию
Эта книга о непосредственных причинах Второй мировой войны и, в частности, о провале антинацистского альянса между Францией, Великобританией и Советским Союзом в 1939 г., а также о переговорах Советского Союза и нацистской Германии по подписанию пакта о ненападении 23 августа 1939 г. Многие могут подумать: старые вопросы, старая история. Красный царь Сталин действительно хотел сделки с Гитлером, обманывая французское и британское правительства. И, конечно, Виктор Резун, он же Суворов, и его сторонники утверждают, что Сталин обманывал и Гитлера, желая начать войну против него в 1941 г., до того как нацистская Германия первой нанесла свой удар 22 июня 1941 г. Израильский историк Габриель Городецкий убедительно опроверг Суворова, и я думаю, что и другие обширные западные аргументы о том, что война 1939 г. была сталинской ошибкой, должны быть отвергнуты.
Конечно, советское правительство и советские историки упорно оспаривали западный взгляд на то, кто был ответственным за провал англо-франко-советского «великого» альянса в 1939 г. Но кто на западе будет верить советскому правительству или советским историкам? После распада Советского Союза в 1991 г. даже русские повернулись против себя, своей истории, достижений советского периода. А еще история — запутанное дело, полное расхождений и сложностей. Ясность и правда не всегда то, что предстает на первый взгляд. История тоже политизирована. В постсоветской России стало популярным очернять Советский Союз, потому что это представляет интересы «либеральных» лидеров Российского правительства.
Так, вы можете быть удивлены тем, что в течение межвоенных лет советская внешняя политика была прагматичной и созидательной. Комиссариат иностранных дел (Наркоминдел) управлялся талантливыми, тонкими, знающими много языков дипломатами, среди них Г. В. Чичерин, М. М. Литвинов, Л. Б. Красин, X. Г. Раковский, Н. Н. Крестинский, И. М. Майский. Они добивались падения изоляции Советского Союза от Запада путем торговых и партнерских, если не дружеских, политических взаимоотношений. «Принимайте нас такими, какие мы есть, — говорили советские дипломаты, — и мы примем вас такими, какие Вы». Западные силы, в особенности, Великобритания, Франция и Соединенные Штаты Америки, не были готовы к договору с Советским Союзом на таких условиях.
